Он отмахнулся от соратника, который пытался заговорить о расписании следующего митинга, и направился к ней; его шаги были уверенными, но в груди зародилось странное предчувствие.
— Сеньорита, — начал он, его голос смягчился, приобретая тёплые, почти интимные нотки, — я заметил, как внимательно вы слушали мою речь. Вы из Аликанте?
Она повернулась к нему, её глаза вспыхнули, и улыбка стала чуть шире, обнажив ровные белые зубы.
— Да, Jefe. Меня зовут Изабелла Рамирес. Я работаю в городской библиотеке. Ваша речь… она тронула меня до глубины души. Вы говорите то, что все чувствуют, но боятся высказать вслух.
Её голос был мелодичным, с мягким валенсийским акцентом. Хосе Антонио улыбнулся, его усталость на миг отступила, словно присутствие Изабеллы было глотком свежего воздуха и придавало ему сил.
— Библиотекарь? Это неожиданно. Мои сторонники — обычно солдаты, крестьяне или рабочие, готовые взять винтовку. А вы… вы похожи на героиню из романа Сервантеса, Изабелла.
Она рассмеялась, её смех был звонким, как колокольчик, и он почувствовал, как напряжение дня растворяется в этом звуке.
— Вы мне льстите, Jefe. Но я всего лишь девушка, которая верит в Испанию. Расскажите, как вы пришли к идее Фаланги? Что вдохновило вас?
Они разговорились, стоя у стены, пока зал постепенно пустел, и соратники, бросая любопытные взгляды, начали расходиться. Изабелла поведала о своём детстве в маленькой деревне неподалёку от Аликанте, где её отец, убеждённый монархист, погиб в Марокко во время Рифской войны, оставив её с матерью, которая воспитывала её в духе строгих католических традиций.
— Я люблю книги — Кеведо, Лопе де Вега, Гонсало де Кордова… Но ваши слова, Jefe, — это лучше любой литературы. Это огонь, который зажигает сердца, пробуждает нас от сна.
Хосе Антонио был заинтригован. В ней сочетались ум, утончённость и какая-то природная грация, что было редкостью в его окружении. Он привык к восторженным поклонницам, чьи глаза светились слепой преданностью, или к холодным интриганкам, ищущим выгоды. Но Изабелла казалась другой — искренней, но с лёгкой аурой тайны, которая манила его, как свет маяка в бурю.
Он, сам того не ожидая, начал делиться с ней. Рассказал о своём юридическом образовании в Мадриде, о годах в адвокатской практике, о том, как основал Фалангу, вдохновлённый идеями национального синдикализма и мечтой об Испании, где нет классовой войны.
— Я хочу страну, где буржуа и рабочие — не враги, а братья. Мы все — часть одного целого, как тело и душа. Фаланга — это не просто партия, это идея, которая должна спасти нашу родину от хаоса.
Она слушала, слегка наклонив голову, её пальцы теребили тонкий серебряный браслет на запястье, и в её глазах мелькали искры интереса.
— Вы говорите, как поэт, но действуете, как воин, — сказала она тихо.
Он улыбнулся, чувствуя, как её слова находят отклик в его душе.
— Может, я и тот, и другой. А вы, Изабелла? Кто вы — поэт или воин?
Она рассмеялась, её щёки слегка порозовели, и она ответила уклончиво:
— Пока только читатель. Но с вами… кто знает?
Солнце клонилось к закату, окрашивая улицы Аликанте в тёплые оранжевые и пурпурные тона. Зал почти опустел, соратники ждали Хосе Антонио у выхода, перебрасываясь короткими фразами и поглядывая на часы. Он отмахнулся от них.
— Я присоединюсь позже.
Он предложил Изабелле прогуляться, и она согласилась без колебаний. Они вышли на набережную Эспланада, где пальмы качались на лёгком ветру, а море плескалось о каменный причал, где покачивались рыбацкие лодки с облупившейся синей и белой краской. Воздух был напоён ароматом апельсиновых деревьев, цветущих вдоль тротуара, и солёного бриза, доносившегося с залива. Прохожие узнавали Хосе Антонио: некоторые кланялись, бормоча «¡Viva España!», другие шептались за его спиной, но он игнорировал их, полностью поглощённый её присутствием.
— Вы рискуете, Jefe, — сказала Изабелла, когда они остановились у парапета, глядя на море, где солнце тонуло в воде, оставляя за собой огненный след, как кровавую рану на горизонте. — Республиканцы вас ненавидят. Я слышала в библиотеке, как люди шептались, что за вами следят, что вас называют угрозой их режиму. Они боятся вас.
Он рассмеялся, но в его смехе была горечь.
— Пусть боятся. Я не боюсь смерти, Изабелла. Боюсь только, что Испания падёт без борьбы, что мы не успеем её спасти. А вы? Не боитесь идти рядом со мной? Я — человек с мишенью на спине.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— С вами я ничего не боюсь. Вы — надежда Испании. Расскажите мне о ваших планах. Что ждёт Фалангу?
Он заговорил, увлечённо жестикулируя. Рассказал о сложных переговорах с карлистами, которые требовали возвращения монархии и упрямо держались за свои традиции, о встречах с генералами, которые пока не могли договориться, кто поведёт восстание. Она задавала всё новые вопросы.
— А что с генералом Франко? Я слышала, он в Бургосе, раздаёт приказы, будто уже единственный лидер. Он поддержит вас?
Хосе Антонио нахмурился.
— Франко — хитрый лис. Он ждёт, пока мы сделаем грязную работу. Он осторожен, как шахматист, который думает на три хода вперёд. Но без Фаланги у него нет шансов. Однако я думаю, что он присоединится к нам, но только когда увидит, что мы побеждаем.
Они сели за столик в маленьком кафе на набережной, окружённом горшками с геранями. Белые стены кафе были покрыты трещинами, но это только добавляло ему шарма. Официант, пожилой мужчина с седыми усами, узнал Хосе Антонио и поклонился, пробормотав: «¡Viva España!» Они заказали кофе; его аромат — крепкий, с лёгкой горчинкой — смешался с запахом цветов. Разговор становился всё более личным, и Хосе Антонио чувствовал, как её присутствие снимает напряжение, накопленное за день.
— Вы женаты? — спросила Изабелла, глядя на волны.
Он покачал головой, его улыбка стала мягче.
— Нет времени на личную жизнь. Испания — моя единственная любовь. А у вас, Изабелла? Есть кто-то, кто ждёт вас дома?
Она улыбнулась, её глаза загадочно блеснули.
— Никого. Только книги и море. Но… даже герои нуждаются в отдыхе, не так ли?
Вечер