Флавио кивнул и сделал пометку в блокноте. Бастико поднялся, оставив на столе несколько лир для Марии. Он надел фуражку, поправил китель и направился к выходу. Охранники и Флавио последовали за ним. Антонио, затушив сигарету, открыл дверцу машины, и группа снова села в Fiat. Бастико смотрел в окно, его мысли были далеко — в ущелье, где его товарищи попали в засаду, в Риме, где Муссолини ждал от него чуда, в Аддис-Абебе, которая оставалась недостижимой. Машина подпрыгивала на неровных дорогах, пыль оседала на стёклах, а солнце начинало припекать.
Когда они подъехали к штабу, Бастико внезапно почувствовал лёгкое головокружение. Он нахмурился, списав это на жару и усталость. Его возраст давал о себе знать — в шестьдесят лет сердце уже не то, что в молодости, а африканский климат только усугублял усталость. Он вышел из машины, но ноги неожиданно подкосились. Флавио, заметив это, подхватил его под руку.
— Синьор генерал, вам нехорошо? — обеспокоенно спросил он.
— Ничего, Флавио, — ответил Бастико, пытаясь улыбнуться. — Просто жара. Пройдёт.
Но с каждым шагом ему становилось хуже. Грудь сдавило, дыхание стало тяжёлым, словно кто-то сжимал его лёгкие. Он остановился, опершись на стену здания, его рука дрожала. Джованни и Марко подбежали к нему, их лица выражали тревогу.
— Генерал, вам нужно к врачу! — воскликнул Джованни, пытаясь поддержать Бастико.
Бастико хотел ответить, но слова застряли в горле. Его лицо побледнело, пот выступил на лбу, а глаза, ещё недавно горевшие решимостью, теперь были полны боли. Он схватился за грудь, пальцы судорожно сжали китель. Флавио закричал, зовя врача, который, к счастью, находился в штабе. Солдаты вокруг засуетились, кто-то побежал за носилками, кто-то требовал воды.
Бастико рухнул на землю, его дыхание стало прерывистым, хриплым. Он пытался вдохнуть, но воздух, казалось, не доходил до лёгких. Его взгляд метался между Флавио и небом над Асмэрой, где солнце поднималось всё выше, равнодушное к его страданиям. Флавио опустился рядом, держа его за руку.
— Держитесь, синьор генерал! Врач уже идёт! — повторял он, но его голос дрожал от страха.
Врач, пожилой итальянец по имени доктор Феррари, прибежал через минуту. Его лицо, обычно спокойное, стало мрачным, когда он приложил ухо к груди Бастико. Он быстро ощупал пульс, проверил зрачки и нахмурился.
— Отравление, — пробормотал он едва слышно. — Возможно, цианид. Нужно немедленно везти его в госпиталь.
Но было поздно. Бастико сделал последний хриплый вдох, его тело обмякло. Его глаза, всё ещё открытые, смотрели в небо, словно искали там ответы. Доктор Феррари закрыл их, перекрестился и тихо произнёс:
— Он мёртв.
Флавио замер, не в силах поверить в происходящее. Джованни и Марко стояли рядом, их лица были белее мела. Вокруг собирались солдаты, их голоса сливались в гул. Кто-то кричал, требуя найти виновных, кто-то шептался о шпионах. Доктор Феррари поднялся, его руки дрожали.
— Нужно сообщить в Рим, — сказал он. — И провести расследование. Если это яд, то он был в еде или кофе.
Флавио посмотрел в сторону «Санта Лючия», вспоминая безмятежные минуты, проведённые там час назад. Мысль, что кофе или выпечка могли быть отравлены, казалась дикой, но слова доктора не оставляли сомнений. Абиссинские шпионы? Советские агенты? Или, что хуже, кто-то из своих? Вопросы крутились в его голове, но ответов не было.
— Джованни, Марко, — резко сказал Флавио, поворачиваясь к охранникам. — Никому не выходить из штаба. Антонио, ты едешь со мной в «Санта Лючия». Мы должны проверить всё — еду, кофе, персонал. Если это яд, мы найдём, кто это сделал.
Антонио кивнул, его лицо было напряжённым. Машина снова тронулась, направляясь обратно в кофейню. Флавио смотрел в окно, сжимая кулаки. Смерть Бастико была не просто трагедией — она была ударом по итальянской армии, по их морали, по их надеждам. Он знал, что Муссолини будет в ярости и что кто-то должен ответить за это. Но пока он мог думать только об одном: найти виновных и сделать всё, чтобы смерть генерала не стала началом конца итальянской кампании в Абиссинии.
В «Санта Лючия» их встретила Мария, её глаза были полны слёз. Она клялась, что ничего не знает о яде, что никто не мог подойти к еде или кофе. Флавио внимательно смотрел на неё, пытаясь понять, говорит ли она правду. Он приказал обыскать кухню, проверить все продукты, допросить помощников. Но в глубине души он знал, что истина может быть гораздо сложнее. Война в Абиссинии только начиналась, и смерть Бастико была лишь первым зловещим знаком того, что враг ближе, чем они думали. Ночь опустилась на Асмэру, но в штабе никто не спал. Телеграммы летели в Рим, солдаты обыскивали город, а Флавио, стоя у тела Бастико, обещал себе найти тех, кто это сделал, даже если это будет стоить ему жизни.
Солнце клонилось к закату, окрашивая Асмэру багровыми и золотыми оттенками. Город, ещё утром казавшийся оазисом спокойствия, теперь гудел от тревожных слухов. Смерть генерала Этторе Бастико потрясла итальянский гарнизон, и штаб превратился в улей, где офицеры, солдаты и связисты метались, пытаясь понять, что произошло. Телеграммы в Рим отправлялись одна за другой, но ответов пока не было. Флавио Альберико, всё ещё бледный от шока, стоял у входа в «Санта Лючия», сжимая кулаки. Его взгляд скользил по узкой улочке, где толпились зеваки, привлечённые слухами о трагедии. Солдаты обыскивали кухню кофейни, переворачивая банки с кофе, вскрывая мешки с мукой, проверяя кувшины с водой. Синьора Мария, обычно полная жизни, сидела за стойкой, её лицо было мокрым от слёз. Она повторяла, что не понимает, как такое могло случиться, что никто не мог подойти к еде или кофе, приготовленным для генерала.
Флавио пытался сохранять хладнокровие, но его мысли путались. Слова доктора Феррари о возможном отравлении цианидом звучали в голове. Если это был яд, то кто-то в кофейне — или рядом с ней — был виновен. Помощник Марии, молодой итальянец по имени Луиджи, нервно вытирал посуду, избегая взгляда Флавио. Но внимание капитана привлекло другое — отсутствие одного из сотрудников кофейни.
— Мария, — резко сказал Флавио, подходя к стойке, — где твой уборщик? Тот