— Вытаскивайте через черный вход, пакуйте и в машину. Доставите на Лубянку.
Мы прошли через кухню к запасному выходу, где опера из Московского главка погрузили пьяного Калугина в автомобиль наружки. Я вернулся к своей машине.
На Лубянку приехали быстро — по Горького, дальше по проспекту Маркса. Сдал арестованного в изолятор временного содержания, распорядился, чтобы не спускали с него глаз и что завтра будет с ним беседовать сам Удилов.
— И следите, чтобы он тут не загнулся. Если что — обеспечьте медицинскую помощь. Кто знает, как он переносит похмелье. Шнурки, ремень сняли?
— Так точно, товарищ полковник, — ответил дежурный прапорщик.
Я поднялся из подвала, прошел в свое крыло.
— Все, мужики, по домам. Хорошо поработали. Завтра с утра встречаемся, если не будет аврала, то сделаем выходной.
Я пожал всем руки и первым покинул кабинет. Чувствовал, что если присяду за стол, то усну тут же, на ходу.
До машины дошел быстрым шагом, рванул дверь и буквально плюхнулся на сиденье.
— Домой, — коротко скомандовал Николаю.
Лейтенант Коля что-то говорил, я невпопад кивал головой, глядя в окно, за которым плыли знакомые до тошноты улицы. Странно, раньше мне нравилось смотреть на город во время возвращения домой. Что сегодня не так?
Надо как-то встряхнуться. Голова гудела, веки наливались свинцом. Старался не закрывать глаза, уснуть в машине — это потеря контроля. Нельзя показывать свою слабость перед подчиненными.
Николай скосил на меня глаза и выключил радио. Видимо, все-таки, понял и дальше уже не пытался завести пустые разговоры. Тихий шум двигателя, монотонный гул дорожного движения, легкая тряска действовали усыпляюще. Сам не знаю, как продержался до дома.
— Завтра как обычно? — уточнил водитель.
Я лишь поднял руку, не оборачиваясь, и двинулся к подъезду.
Да что ж меня так-то накрыло? И фоном свербило ощущение, что я где-то недоработал, что-то не учел, что-то важное упустил. В лифте прислонился лбом к холодной металлической панели, вроде помогло на какое-то время. Головная боль отступила. Ладно, на свежую голову еще раз прогоню последние события. А сейчас — отдыхать.
Нащупал ключ, вставил в замок, повернул. Щелчок. Толкнул дверь. Переступил порог и опустился на табурет. Посидел пару минут, чувствуя, как усталость отступает. Сбросил пальто на вешалку, разулся. Странно, обычно первое, что чувствую, войдя в квартиру, это запах кухни, ароматы мяса, выпечки.
— Владимир Тимофеевич, здравствуйте! — из кухни вышла Лида, вытирая руки о фартук. — Как вы вовремя, я только что закончила готовить ужин.
— И что же сегодня у нас на ужин, Лидочка? — поинтересовался я.
— Сегодня рыбные котлетки с гречкой, — ответила она. — Еще салатик и компот из сухофруктов, если будете. А если не будете, могу чая свежего заварить.
Я удивился — совсем не пахнет в квартире ни рыбой, ни гречкой. Мимоходом вспомнил ковид. Там, в моей первой жизни, он не миновал меня, и самое неприятное, что потом обоняние отключилось на полгода — не меньше. А сейчас-то что? Шмыгнул носом — вроде насморка нет.
Послышался громкий собачий плач и Лида, всплеснув руками, воскликнула:
— Умная собачка Ася!
Она развернулась и унеслась на кухню. Я вздохнул. Совсем забыл, что притащил домой песеля. Закрутился с делами, даже не вспомнил о собаке. Прошел на кухню, чувствуя себя виноватым. Свалил на девчонку все заботы, она наверняка дня два домой не уходила.
Лидочка, подогнув ноги под себя, сидела на полу возле небольшого тюфячка — и откуда он у нас появился, сама что ли сшила? В одной руке домработница держала щенка, в другой — бутылочку с молоком, увенчанную большой аптечной соской.
— Асенька, ты же умненькая собачка, — сюсюкая, уговаривала она, — тебе же кушать надо хорошо. Чтобы ты выросла большая-пребольшая, как репка!
Я усмехнулся. Все-таки Лида довольно непосредственная девица, наверное, поэтому они с моей Леночкой всегда спорят. Где-то слышал, что люди с одинаковыми характерами часто ругаются…
Щенок, наконец, схватил соску и зачмокал — совсем как младенец.
— Лида, ты прости меня, я совсем забыл про собаку, — опустился на стул и наблюдал за этой умиротворяющей картиной с теплотой. — Но зря ты ее так нянчишь, собачке не меньше пары месяцев, она и сама покушать сможет.
— Да ну вас, Владимир Тимофеевич, сама выбразгается, и пол вывозит. Я пробовала, так она лапами в блюдце встает, переворачивает, а потом с полу лакает. А так нельзя, это же микробы! — возмутилась Лидочка.
Я едва не напомнил ей, что собаки, вообще-то, вылизываются во всех местах, и под хвостом тоже, но вовремя прикусил язык. Зачем расстраивать девушку раньше времени.
— Лида, а у тебя когда-нибудь была собака? — осторожно спросил я.
— Не-а. Мне родители не разрешали, а я столько просила, столько просила — ни в какую! — ответила Лидочка, поворачивая ко мне счастливое лицо.
Кажется, я усыновил не только собачку, но и домработницу. Теперь ее домой вряд ли удастся выпроводить. Даже на выходной.
Собачонка вдруг дернула ножкой и заскулила во сне. Лида осторожно встала и, покачивая щенка, словно ребенка, тихонько запела:
— Баю, баюшки, баю, не ложися на краю…
Я только закатил глаза.
— Замуж тебе надо, Лида, — вздохнув, посмотрел на нее и тут же передернул плечами — знобило. — Отопление отключили? Что-то прохладно в квартире.
— Да все в порядке. Батареи горячие, как огонь. Идите переоденьтесь я сейчас Аську уложу, руки помою и соберу на стол, — Лида осторожно присела у тюфячка, опустила щенка на подстилку и… прикрыла его пушистым одеяльцем.
Я едва не рассмеялся, кажется, именно в такие моменты женщины говорят: «Утибоземой»… Ничего, скоро приедут девочки, и вряд ли у Лиды будет столько времени сублимировать свой материнский инстинкт. Как бы то не было, собака — режимное животное, воспитывать надо с самого раннего возраста и жестко. А с таким отношением, как у Лиды, воспитают мелкого домашнего тирана. Впрочем, это если повезет — мелкого. Пока еще не понятно, что вырастет из Аськи.
Лида вымыла руки и метнулась к плите.
— Лида, я сегодня ужинать не буду, аппетита нет. Сделай мне чай с малиной — попросил домработницу.
Но пока