— Ответка прилетела после арестов Калугина и Ельцина? — я не заметил, как в коридор вышел Кобылин.
Он встал рядом, размял сигарету, чиркнул спичкой, затянулся.
— Покурите, легче будет, — протянул мне пачку. Я взял сигарету, закурил.
— Вообще мерзко семью трогать, — сказал он. — Я ведь правильно все понял?
— Более чем правильно, Федор, более чем. И игнорировать это «последнее предупреждение» нельзя.
— Ответка будет? — как-то даже равнодушно поинтересовался Кобылин.
— Обязательно, а как иначе? Но месть — это блюдо, которое подают холодным, так что не спеши, в драку не скоро.
Кобылин пожал плечами и сказал:
— После того, как вы Калугина за яйца подвесили, я с вами в любую задницу.
— Ну и лексикон у вас, Федор, — я шутливо поморщился.
— Я что! Вы бы девочек, которые на прослушке сидят, послушали. Они буквально рыдают. Тут с девчонками, которые с Вольским работают, поговорил. Там вообще ни одного хорошего слова. Он говорит исключительно на русском народном. Такие трехэтажные маты загибает, что девочки уже не знают, как отчеты писать.
Федор внимательно посмотрел на меня.
— Спасибо за информацию… Иди, предупреди, что через час общее партийное собрание всего центрального аппарата Комитета. Быть всем, это сам Удилов передал.
— Мы в курсе. Гений Евгеньевич всю плешь проел, — Кобылин сморщился. — Не люблю я эти собрания. Пустая говорильня, а время жрет столько, что даже жалко.
Он затушил окурок о подошву, бросил его в металлическую урну и вернулся в кабинет.
Контрразведка — наше все, подумал я, глядя на закрывшуюся дверь. Быстро вычислил, что по чем. И, судя по его словам, Удилов тоже подозревает Вольского. А Вольский точно знает о прослушке, иначе бы не матерился во время телефонных разговоров. Но с этим буду разбираться позже. А сейчас надо прощупать «заботливого человека» из секретариата.
В секретариате было людно, но я не стал размениваться на «клерков», как их потом будут называть. Прошел сразу к Лаптеву.
Лаптев неуловимо был похож на мальчиша-плохиша из сказки Аркадия Гайдара. Такой упитанный, лоснящийся и, не смотря на возраст — ему сейчас полтинник стукнул — моложавый до странности. Полноватое лицо, взгляд в сторону или исподлобья, полные губы надуты. Такое чувство, что сейчас он предъявит претензию: «Где мои бочка варенья и ящик печенья?»…
Насколько я помнил из своей прошлой жизни, он шел с Вольским, что называется, ноздря в ноздрю — параллельным курсом. И сейчас я понимаю, что эти «курсы», скорее всего, совпадали.
— Товарищ полковник? — якобы удивился он. — Какая честь для нас. Неужели с проверкой? Какие-то замечания? Предложения по улучшению работы нашей? Тем более, сегодня у нас собрание, вас будут выдвигать на конференцию, делегатом. А мы голосовать будем, за вас только «За».
— Спасибо, — ответил сухо. — Хочу уточнить, по чьему распоряжению машина из ГОНа была направлена в город Серпухов за моей семьей?
— Как по чьему? — он очень натурально удивился. — По моему личному указанию. Вы у нас сейчас номенклатура ЦК и, согласно вашему положению, мы обязаны обеспечить безопасное перемещение вашей семьи из пункта «А» в пункт «Б». Кроме того, у нас есть вопросы по вашей помощнице по хозяйству. Вы уверены в ее порядочности? Или у вас какие-то, более… эммм… — он сделал неопределенный жест, обрисовав руками окружность, — более близкие отношения? Надеюсь, вы не будете отправлять лейтенанта Даниила Злобина куда-нибудь на Камчатку или Сахалин, как это было с Василием Климушкиным?
— Вот здесь объясните подробнее, не понял аналогии? — я сел на кресло и закинул ногу на ногу.
— Да что тут непонятного? — искренне удивился Лаптев. — Все мы люди, все мы человеки. А лейтенант Злобин оказывает недвусмысленные знаки внимания вашей помощнице по хозяйству. Может быть дело к свадьбе пойдет, а вас это выбьет немного из колеи. А работа у вас тяжелая.
Мне захотелось раздавить его, как мерзкое насекомое, но Лаптев не чувствовал моего настроения. Он, как и все сплетники, как и все те, кто с удовольствием копается в чужом грязном белье, считал, что все люди такие, как он.
— И все-таки, кто вам сообщил, что моя семья завтра собирается возвращаться в Москву? И почему не поставили в известность меня? — с нажимом произнес я.
Лаптев даже не смутился.
— Ну знаете ли, это обычная практика. Вы сейчас номенклатура ЦК… — завел он тут же шарманку, демонстрируя талант говорить ни о чем.
— Кто⁈ — я спросил почти с металлическим звоном в голосе, но даже это не смутило начальника секретариата.
«Аркаша правильно сказал, что он нарисуется у меня в течении часа, — подумал Лаптев, глянув на часы, — не ошибся, как раз час прошел»…
— Просьба, впредь свою заботу засуньте себе в… сами знаете куда. Второй раз предупреждать не буду.
Но Лаптев будто ждал такой реакции, он расцвел в улыбке, в маленьких крысиных глазах появилось выражение превосходства: «Он так и отреагировал, как планировали. Аркаша все-таки гений! Сейчас будет некрасивая сцена и мордобой, а это такое пятно, которое сложно смывается»…
— Ложки нашлись, но осадочек остался, как говорят в Одессе, — расхохотавшись, я хлопнул ладонями по коленям, встал и направился к двери.
— А что вы имели в виду? Владимир Тимофеевич, объясните! — в голосе Лаптева слышалось удивление.
Я повернулся, посмотрел сверху вниз на расплывшегося за столом Лаптева и ответил ему грубо, но точно:
— А как в том анекдоте, товарищ Лаптев: что имею, то и введу. И это последнее предупреждение, — и вышел, слыша за спиной деланный смех начальника секретариата.
Вернувшись в УСБ, я даже спросить не успел, как Даниил доложил:
— Звонила Лидоч… — он смутился, но тут же, поправился:
— Простите, Лидия Владимировна звонила. Ваша помощница по хозяйству. Сообщила, что ваша семья в полном беспорядке, но дома. Простите, но передаю дословно.
Даня улыбнулся с таким видом, что я понял, почему говорят «влюбленный дурак».
— А еще, Владимир Тимофеевич, она сообщила, что умную собачку Асю зачем-то называют Мальвиной, и она этим расстроена. Там еще что-то про синьку было, но я не понял.
Что ж, сочувствую умной собачке Асе, но комментировать сообщение Даниила не стал. Прошел в кабинет и набрал номер домашнего телефона.
— Папочка! Ты самый любимый! Ты самый