— Ты обещала мне спеть, — напоминает он.
У меня горло все еще саднит после долгого пения колыбельных в машине, но мне и в голову не приходит отказать. Осталось лишь выбрать песню.
Я беру у Раиля из рук свой бокал, делаю глоток вина, размышляя. И вот оно! Я знаю, что буду петь.
Первые слова песни «I Will Always Love You» (пер. «Я всегда буду любить тебя») звучат несмело. Но видя реакцию Раиля, я пою все уверенней.
Когда-то он заставил меня петь ему это песню. Теперь я делаю это по собственной воле. Тем самым я будто признаю наш с ним союз, и он это понимает.
Допеть я не успеваю, как, впрочем, Раиль допить. Отставив бокал, он подходит и притягивает меня к себе, а дальше закрывает мне рот поцелуем.
— Ты мешаешь мне петь, — смеюсь я, шуточно вырываясь. — Мог бы просто сказать, что сегодня я не в голосе.
— Твой голос для меня всегда звучит восхитительно, мой Соловей, — шепчет он, целуя меня в шею. — Моя Анастасия…
Снова мы любим друг друга в гостиной. Пусть и в другой. Это уже практически наша традиция, какой-то фетиш насчет гостиных.
Позже все-таки поднимаемся в спальню. Здесь она общая, одна на двоих. Настоящая семейная спальня мамы и папы. Мы продолжаем там, и лишь под утро я засыпаю.
Встаю от плача Левы. Вторая половина постели еще теплая, но уже пустая. Машины во дворе тоже нет. Раиль уехал.
Я спешу к сыну, думая, что надо бы прикупить календарь. Буду зачеркивать дни до возвращения Раиля.
Ася
Раиль не оставил ни записки, ни номера телефона. Он уехал, и я потеряла с ним всякую связь. Но у меня есть сын от него, добротный дом и средства на жизнь. Он позаботился о нас, как мог.
Только мне этого мало. Я, оказывается, очень жадная. Мне нужно все! И в первую очередь сам Раиль.
В поселке нас принимают хорошо. Я рассказываю легенду о том, что переехала ради сына, которому полезен свежий воздух. Хочу растить его на всем натуральном. Местные одобряют мой выбор. Бабушки носят мне парное молоко прямо из-под коров, яйца и даже тушки домашних кур.
Лева привыкает ко мне буквально за пару дней. Уже не пугается и не вырывается. Не знаю, у кого он был до этого, но о нем хорошо заботились. У него нормальный вес для его возраста, нет синяков или других следов травм. Это немного примиряет меня с тем, что я пропустила целых полгода его жизни.
Зато теперь все мое время посвящено сыну. С утра до ночи играю с ним, гуляю и пою ему. А по утрам зачеркиваю дни в календаре.
Первый, второй, третий дни пролетают в один миг. Потом время немного замедляется. Когда ждешь, всегда так.
На пятый день моя тревога усиливается. Шестой – еще немного, и я снова начну грызть ногти. Приходит и уходит седьмой день. Раиля все еще нет.
Восьмой, девятый… одиннадцатый, двадцатый… На исходе месяца я осознаю, что меня обманули. Он не приедет. Ждать бесполезно.
Умом я понимаю, почему Раиль так поступил. Он защищает меня и сына. С самого начала мне казалось, что он многого не договаривает. Надо было доверять своему чутью.
А вот сердце не желает смириться с таким положением дел. Я готова рискнуть всем и рвануть обратно в город. Искать встречи с Раилем.
Не может быть, чтобы он вот так просто взял и вычеркнул меня с Левой из своей жизни! Я ни за что в это не поверю. Если он не приезжает, значит, не может. Вдруг ему нужна помощь?
Спустя ровно тридцать дней я пакую чемодан. Вещи собраны, осталось покормить Леву и можно ехать.
Завтракаем на кухне под телевизор. Привычка еще с интерната. В общей столовой всегда работал старенький телевизор. Кухарка любила его смотреть, заодно и мы все смотрели.
Начинаются местные новости, и я тянусь за пультом, чтобы переключить. Но рука замирает, не достигнув цели. Все потому, что слышу знакомую фамилию Алаев.
Все-таки хватаю пульт, но не переключаю канал, а делаю звук громче. Сердце так оглушительно колотится, что я плохо слышу диктора.
— В центре города вчера ночью произошел взрыв, — диктор уже орет на весь дом. Кажется, я перестаралась со звуком. — Как сообщает наш источник, взорвалась машина по предварительным данным принадлежащая крупному бизнесмену Раилю Алаеву. Это уже второй взрыв личного транспорта Алаева. В первый раз погиб его водитель. Есть причины предполагать, что в этот раз Раиль Баширович находился в машине во время взрыва. Алаев известен своими связями с криминальным миром…
На этом моменте я выключаю телевизор. Достал визгливый голос диктора. Вон и Леве не нравится, он уже всхлипывает.
— Тише, мой хороший, — шепчу ему. — Это все неправда. С папой все в порядке.
Говорю, а сама еле сдерживаю слезы. Я только поверила, что обрела семью. И снова ее терять? Несправедливо!
Зачастую лишь потеряв что-то, мы осознаем, как дорого оно нам было. Я в этом плане не исключение. Услышав новость о смерти Раиля, я испытываю всю гамму разрушающих чувств – ужас, панику, боль. Меня накрывает этой жуткой волной и утаскивает на дно.
Несколько часов я сама не своя. А потом, совладав с первыми эмоциями, остаток дня я смотрю телевизор. Одну новостную программу за другой. Я, как одержимая, выискиваю подробности случившегося.
И нахожу. В одной из передач диктор упоминает, что бизнес Раиля за месяц до его гибели перешел под управление другого человека. Он мог даже фамилию не упоминать, я и так знаю, о ком речь. Но диктор все же говорит – Протасов. Это его рук дело.
Сейчас я понимаю, как много Раиль отдал за сына. Буквально всё, что имел. И даже жизнь.
Но мне как теперь жить с этим?
Месяцем ранее. Раиль
— Подписывай, если хочешь увидеть сына, — Протасов подсовывает мне бумаги.
Читать смысла нет, я и так знаю, что там. Полная безоговорочная передача прав на весь мой бизнес Протасову. Он и правда потребовал всё.
— Ручку дашь? Забыл свою дома, — хмыкаю.
Протасов любезно протягивает мне ручку, и я, не раздумывая, подписываю документы. Недавно я понял кое-что – есть вещи важнее денег и власти. Любимая женщина… сын…
— Надо же, — Протасов удивлен. — Не ожидал, что ты, в самом деле, подпишешь.
Он поспешно забирает бумаги, пока я не передумал.
— Где мой сын? — спрашиваю и сразу предупреждаю: — Не вздумай юлить, иначе живым отсюда не выйдешь.
— Все, как условились. Мальчика передали твоему человеку. Позвони.
Я достаю телефон и набираю номер.
— Ребенок у нас, — отчитываются мне, и я отключаюсь.
Но расслабляться рано. Теперь уже мне надо уйти живым со встречи и забрать сына. Хотя прямо сейчас Протасов вряд ли рискнет от меня избавиться. Он сделает это позже, без свидетелей, когда у него будет железное алиби.
— Последнюю просьбу можно? Вроде умирающим полагается, — шучу по-черному.
— Говори, — важно кивает Протасов. Он настолько серьезен, что даже смешно.
— Дай мне сутки, чтобы собраться.
Он думает недолго, потом соглашается:
— Хорошо, у тебя сутки, чтобы покинуть мой город. Не уложишься, сам виноват.
Я молча встаю из-за стола. Не благодарить же Протасова, в самом-то деле. Он этот день мне дал, чтобы поглумиться, а не по доброте душевной. Хозяином себя почувствовал. Но чтобы он там ни вообразил, а город этот МОЙ! Моим был, моим и останется. Но Протасову пока рано об этом знать.
Ухожу со встречи и спешу к сыну. Не терпится его увидеть в первый раз. А когда действительно вижу, чувствую трепет и все не решаюсь взять его на руки. Боюсь, случайно сделать что-то не так, причинить боль. Я ведь только это и умею – причинять боль. А с детьми никогда не имел дела.
Но вот, наконец, забрав сына, сажусь с ним в машину. Лева сидит у меня на руках и смотрит пристально. Такой маленький, а уже такой серьезный.
— Поехали к маме, — говорю ему.
Самое сложное не найти сына, чтобы вернуть его Анастасии. Намного сложнее отпустить их. Вырвать с корнем из своей жизни двух самых дорогих мне людей. Это как вскрыть себе грудную клетку и вырвать сердце.