– Денег у меня не было, – рассказывал он мне, – и поэтому я запасся письмами, чтобы в Париже мне помогли недорого устроиться. Это были рекомендательные письма к известным художникам. Когда я приехал в Париж, то сразу же пошел к одному маэстро с таким письмом. Он открыл дверь, сказал по-французски: «светло» – и закрыл дверь передо мной. Подождав немного, видя, что дверь не открывается, я пошел к другому маэстро. Повторилась та же история. Так я разнес все письма и в конечном счете остался на улице. Вечером с горя пошел в художественное кафе. Каково же было мое изумление, когда мне навстречу с радостными возгласами направился один из художников, закрывший передо мной дверь. Оказалось, что в Париже среди художников не принято днем ходить в гости. В это время, когда светло, они работают, а уже вечером сидят в кафе, ходят по гостям. Поэтому я и повесил эту надпись. Днем я работаю и никогда никого не принимаю.
– А детей? – спросила я Александра Васильевича.
– А дети мне не мешают, если сидят тихо.
Русский художник, член общества «Бубновый валет», Александр Васильевич Куприн был очень близким и дорогим для меня человеком. Рядом с ним прошло мое детство в Песках. Александр Васильевич трогательно заботился обо мне, когда папа и мама в 1941 году оставили меня на время пожить у него в семье.
Он был высокоодаренной личностью – вдумчивый, погруженный в свой внутренний мир человек. Его карие глаза, иногда подернутые грустью, лучились на добром лице с конусообразной седой бородкой. Его жена Анастасия Трофимовна, худенькая курносенькая старушка, подстриженная под горшок, походила на ранние скульптуры Коненкова. Жили супруги очень дружно и тихо.
Куприн заикался, особенно в минуты волнения. Я как-то спросила его – с детства ли это? Нет, не с детства. Куприн стал заикаться после того, как у него на глазах, купаясь в Москве-реке, утонул единственный сын.
Мой папа и Василий Николаевич Бакшеев – и я вместе с ними – после этюдов часто заходили на дачу к Куприным. Нас всегда радушно встречала Анастасия Трофимовна, приглашала на террасу или в небольшую комнату. На столе всегда стоял самовар и лежали вкусные баранки. Иногда она посылала меня собирать малину с больших, выше моего роста, кустов или клубнику. За чаем Василий Николаевич Бакшеев и Александр Васильевич беседовали о живописи, музыке, которую Куприн очень любил, он считался большим ее знатоком. На даче в Песках у него была небольшая фисгармония и кабинетный черный рояль. Он играл каждый вечер, а когда я приходила к нему с братом Шуриком Грузенбергом [4], они исполняли классику в четыре руки.
В московской квартире Александра Васильевича стоял громоздкий орган, он занимал всю левую стену мастерской. Александр Васильевич перелагал для органа песни крымских татар. Пересказав фабулу песни, он начинал играть, покачиваясь из стороны в сторону, закрыв глаза.
В Крыму Куприн жил начиная с 20-х годов, до Великой Отечественной войны, очень любил Бахчисарай и дружил с крымскими татарами. Когда татар из Крыма выселили, он очень переживал, считал это великой несправедливостью и говорил, что без татар там уже все не то. И все же тоненькая ниточка связывала его с друзьями по Бахчисараю, Куприн посылал им деньги, письма, посылки с продовольствием и вещами… Прожив жизнь, я понимаю теперь всю человеческую ценность такого поступка: старый художник, сам ничего не имея, помогает еще более нищему другу – это редко вообще, а в наше время в особенности.
Александр Васильевич никогда не покупал масляных красок, тер их сам. Иногда мы, дети, ходили с ним в заброшенные карьеры за железной дорогой, где раньше добывали камень. Мы лазили по карьерам, собирая охру светлую, темную, красную, коричневую сиену, а также белую глину. Александр Васильевич растирал их на мраморной палитре каменным курантом. Из пергамента мы скручивали трубочки, потом выворачивали их так, чтобы получались крупные тубы. Крышечки делали из виндзоровских красок, и Александр Васильевич их зажимал кусочком тонкой жести. На тубу он наклеивал этикетку: название краски, где и когда был найден пигмент и сколько его использовано; выкрашивал цвет на тубе. Мы с удовольствием помогали ему: за работу он всегда угощал нас конфетами «Раковые шейки», которые специально держал в мастерской. Густые мазки и приглушенность тона в некоторых работах Александра Васильевича можно отнести на счет самодельных красок.
Писал он быстро, предметы получались весомыми, хотя он часто обводил все черным цветом и мешал с ним все краски. Завершив работу, брал нас с собой собирать цветы для будущего натюрморта. Он любил желтые цветы зонтообразной формы, полевые ромашки, желтые цветы с колбасками, медуницу, чертополох, цикорий и красную рябину. Набрав букет, Куприн ставил его в вазе на гладкий стол. Мазок ложился смело, четко и сразу на место. Ясность, точность и смелость в работе отличали Куприна от многих других художников. На первый взгляд кажется, что он уходит от натуры, на самом же деле все точно, вплоть до мельчайших деталей.
На даче Куприн разводил тыквы – разных форм, цветов и размеров; он написал с ними много прекрасных натюрмортов. Любил писать овощи и плоды, которые выращивал сам, и раздаривал отростки своих слив, утверждая, что «таких» больше нигде нет.
Александр Васильевич любил устанавливать натюрморты на рояле. Белая ваза со сколотым краем и поднос, который он писал в разном колорите, послужили для многих его натюрмортов. Среди дорогих его сердцу предметов был также кувшин с синими цветами. Куприн очень любил белое с синим. Белые кружки и блюдца, тарелки без рисунка, кофейник белый с орнаментом и несколько подносов – всеми этими вещами он очень дорожил и, заканчивая очередной натюрморт, ставил их на полку. Полки вдоль стен он сделал сам – из обструганных широких досок. На стенах висел его любимый пейзаж Коро «Ветреный день» и его собственные работы: «Бахчисарай», «Вечер», «Беосальская долина», небольшие пейзажи Крыма, виды его улочек, домов. С этих этюдов он сделал несколько повторений.
Так было после войны. До войны Александр Васильевич писал краской в протирку, особенно пейзажи, но к старости стал писать очень пастозно и работал подолгу. В Третьяковке есть его картина, написанная в этот период.
Александр Васильевич никогда не делал вещи напоказ. Подготовленные для выставок работы зачастую в экспозиции не попадали. Жил он очень скромно, его картины покупали крайне редко.
После войны Куприн часто общался с Александром Александровичем Осьмеркиным, который жил напротив нашей дачи. Осьмеркин приходил к Куприну, опираясь на свою любимую трость. Они вспоминали жизнь, «Бубновый валет», спорили о выставках и картинах, но чаще Александр Васильевич играл Рахманинова.
Куприн ушел из жизни незаметно, в 1960 году, вскоре после смерти жены. По прошествии трех