Вот почему, хотя мужчины вели себя так же выдержанно, как остальные, даже медлительнее и спокойнее, все же они казались старпому не только подозрительными, но явно его раздражали.
«Две тысячи двести — и одна», — повторил беззвучно старпом свой регистрационный счет, так как предрешил, что мешочников не допустит на борт крейсера.
Сначала он хотел поручить боцману послать этих молодчиков подальше. Но вдруг по глазам старика сообразил, что уже, собственно, не он, а боцман производит распределение.
То есть не боцман, а он, только под уважительный шепот старого черта. Боцман произносил почтительно, в четверть голоса: «Первый кубрик», «старшинская», «лазарет» и дальше в том же духе, причем так, что не только рассыльным, но и самому старпому казалось, что старик одобрительно фиксирует решение, принятое начальством. Однако фактически боцман называл помещение на долю секунды раньше, чем оно обозначалось рукой утомленного старпома.
Поскольку этот маленький обман открыто не нарушал субординации, а старпому постепенно все делалось безразличным, даже собственные ноги, затекшие в ставших узкими ботинках (лишь бы закончить посадку!), он отказался от мысли послать старика.
«Сам скажу... под занавес! Ничего себе для финала: опереточная дива, сумасшедшая мамаша и два бандита!.. Да! Чуть не забыл и груз жести в придачу!»
Однако предстоящее окончание посадки эвакуированных не радовало переутомленного человека. На это не хватало сил.
Убеждение в том, что замыкающие очередь являются ловчилами или жуликами, окончательно утвердилось у старпома, когда один из мужчин (пока еще с целой физиономией...), прислонив свой мешок к дружку и перебрав что-то в бумажнике, медленно обошел стоящих в очереди почти до самого трапа, как бы прогуливаясь сторонкой.
Вернувшись, он что-то шепнул приятелю, после чего они затихли.
Опять разметка...
Еще разметка!
Крепись, старпом!.. Осталось совсем немного!
И вдруг в мозгу, как всплеск, — мысль:
«Ах, какой я болван! Потому и не торопятся... Это же, как бог-свят, хотят со мной с глазу на глаз остаться! Ясно, как... как в дальномер!»
Опять разметка; топот рассыльного сверху; опять, поддерживая под локти, помогают подняться наверх величественной и не очень исхудавшей старухе.
«То ли у них нет пропусков и «купить» место на корабле хотят... шепотком?! То ли ловчат на каюту с удобствами?.. Меня? Купить?.. Ну, голубчики, я вам куплю!»
Старпом даже приосанился, крякнул, как-то посвежел и даже перебил подсказку боцмана, не уловившего внутреннего процесса, происходящего с начальством.
Злость, ярость, благостная ярость пришла на смену апатии, утомлению и безразличию.
Однако ее хватило ненадолго.
Остались буквально единицы (кроме тех двух, которых старпом упорно не учитывал): несколько полуинвалидов, давно успокоившаяся мамаша, перепутавшая дочку с чемоданчиком; строгий старикан с осанкой героического монумента; молодуха в платке и... опереточная дива, совсем не похожая на себя, счастливая от общения с новыми друзьями, занятая массированием плеча пострадавшей девчурки. И хотя было ясно, что подобная возня с ребенком для нее непривычна еще больше, чем игра с лопатой, все же никто не мог бы поручиться, что из недавней пастушки со временем не выйдет замечательная мать, возможно даже удачно сочетающая эту ответственную роль с большими ролями в оперетте. Все зависит от того, в какую компанию она попадет на следующем этапе своей жизни... если, конечно, этот этап закончится благополучно. Старпом не мог вспомнить, в какой оперетте видел «каскад» этого большого ребенка, так потускневшего за полчаса от непривычного стояния в очереди, да еще на солнце.
Не трогало то, что у носового трапа опять дела идут с отставанием. Не радовал и уже видимый конец распределения пассажиров, так как казалось, что теперь сойти с места и тащиться на корабль — мучительнее, чем стоять на месте. Так бы и стоял до скончания века...
Но несмотря на то, что от усталости очень многое перегорело в душе старпома, по мере приближения замыкающих очередь, снова стало накипать в его груди, как и перегретом котле перед взрывом. По-видимому, досада на загубленную боевую карьеру, необходимость отрыва от настоящей драки, ответственность за предстоящую ночь, недосыпание с первых дней войны и многое, многое другое — где-то прорвало защитную систему торможения и сейчас сконцентрировалось в презрении и ненависти к этим проклятым мешочникам.
Зная, что он скоро взорвется, старпом не стеснялся предстоящего, не пытался обуздать накопившийся в нем гнев и даже с каким-то наслаждением ожидал этой разрядки. Он даже не взглянул на опереточную диву и мамашу, отмечая их пропуска.
Разнокалиберные круги, вертевшиеся в глазах, закружились, дробясь еще быстрее и чаще, поэтому он почти не видел, как ближайший из типов, временно прислонив мешок к ногам приятеля, протянул старпому сразу два квитка, держа в другой руке паспорта с какими-то вложенными в них документами.
Абсолютно машинально старпом принял квитки, поскольку сегодня делал это более тысячи раз, но тут же с досадой обнаружил внутри себя полнейшую пустоту. Оказалось, что он не заготовил никакого монолога, или тирады, или хотя бы соответствующего случаю трехэтажного морского загиба. Возраставшее возмущение исходило из предпосылки, что у этих жуликов никаких пропусков не может быть.
А в действительности — на обороте врученных квитков, помимо круглой печати местного Совета обороны, стояли вторые, треугольные, штампики областного НКВД.
Это был первый случай за сутки.
Старпом онемел. Он онемел бы даже в том случае, если бы в голове была заготовленная эффектная и сильная фраза на манер громового раската.
Не находя в себе сил не только объясняться, но даже взглянуть им в лица, он с презрением, каким-то чужим голосом сипло выдавил, не слыша шепота старика:
— Боцман! На верхнюю палубу... проветрить у второй дымовой трубы!.. Вслед за тем тихо пробурчал: — Крепко перестраховались... подлецы!
И, почти ничего не видя перед собой, автоматически двинулся вверх по трапу, так же автоматически совершая изрядное хамство, недостойное моряка: подниматься на корабль впереди гостей, какими бы они ни были.
Осиливая скрип отвердевших колен и какое-то бульканье в глотке, старпом скомандовал:
— Батальону — приготовиться!
Еще через несколько ступеней, показавшихся более легкими, хотя на ногах еще как бы висели водолазные боты с свинцовыми подошвами:
— После армейцев — подготовить трап к подъему!
А две запыленные и помятые фигуры с запыленными и помятыми лицами и мешками, очень похожие друг на друга, почтительно отступили к борту, пропуская начальство. По их виду нельзя было догадаться, поняли ли они смысл данных указаний и дошла ли относившаяся к ним оценка.
Не успели они ступить на палубу, как мимо потекла непрерывная цепочка солдат, неизвестно где и как накопивших способность к