Самым потрясающим открытием было то, что ни одна из этих катастроф не явилась следствием боевых действий. Во всех трех случаях не удалось спустить всех шлюпок и использовать спасательные средства, так как основным врагом людей оказалась не стихия моря, а стихийность человеческой паники, умноженная темнотой и необычной для пассажиров обстановкой.
Подобно тому, как в горящем кинематографе или театре люди погибают не от огня, а оказываются затоптанными в узких проходах, так и на корабле неизбежно образование живых человеческих пробок — на трапах и в люках. Но если на суше вырвавшиеся из аварийного помещения находят спасение, то на крейсере сумевшие выскочить на верхнюю палубу попадают под огонь не только вражеских, но и своих пушек... И это не все, так как очень часто после бесплодной борьбы их ожидает ненасытная глубина. Ведь на боевых кораблях нет спасательных шлюпок и очень редко можно найти достаточное число плотиков, поясов или жилетов для пассажиров.
Только на деках коммерческих судов обязательно имеется это хозяйство, причем в количестве, достаточном абсолютно для всех пассажиров при условии, что с ними вместе не путешествует паника, до времени скрывающаяся в темных закоулках кают и души.
«А что произойдет, если крейсеру придется резко маневрировать и вести огонь с обоих бортов, при необходимости отражать атаки вражеских подлодок или торпедных катеров и уклоняться от выпущенных ими торпед?
Ведь один только грохот собственных орудий, резонирующий в стальных коробках закупоренных кубриков и отсеков, может непривычного свести с ума. А если в такой момент коробка станет наклоняться?.. А если при этом еще погаснет свет?..
...К черту!.. Все равно всех возможных «если» не пересчитаешь!»
Много часов ушло на раздумья и прикидки, на советы с комиссаром и боцманом, прежде чем к нынешнему походу командир утвердил расстановку самых крепких партийцев старшинами пассажирских помещений, несмотря на ожесточенное сопротивление командиров боевых частей. Отобранные оказались лучшими хозяевами машин, станций или артиллерийских башен.
Были выработаны жесткие правила, запрещавшие пассажирам ходить между отсеками. Были выключены в кубриках отдельные сигналы, колокола громкого боя и репродукторы корабельной трансляции, с тем чтобы некоторые команды, возможно непонятные для посторонних, не доходили не по адресу. Пересмотрели систему освещения и вентиляции помещений и многое-многое другое из того, что может подсказать коллективный разум и коллективный опыт людей.
Казалось, было предусмотрено все, что в человеческих силах. Кроме того, успокаивало сознание выполняемого долга, продиктованного крайней необходимостью.
И все же, стоя у трапа, почти заканчивая ответственную часть посадки, старпом продолжал мрачно упражняться в примерах формальной логики:
«Чем больше людей стараемся спасти, тем больше шансов не спасти ни одного и пойти на грунт вместе ними. (Впрочем, последнее абсолютно не смущало, так как не только было неизбежно, но и являлось наиболее логичным со всех точек зрения.)
...Ведь когда рассчитывали погрузку, то предполагали, что будет как в прошлый раз. Сейчас же степень перегрузки такая, что даже стоя в гавани, двух суток прожить нельзя. Вентиляция и другие устройства не справятся.
...Чем больше квартирантов — тем больше шансов на панику, на ее масштабы, на степень духовной слепоты и взаимного взвинчивания. Но даже если все пассажиры будут вести себя безукоризненно — никакая борьба за живучесть корабля невозможна, включая борьбу с пожарами или работу по исправлению коммуникаций, проходящих через густонаселенные отсеки.
...Когда планировали — верхняя палуба была чиста. Сейчас — или откажись стрелять по фашистам, или гвардейцев покалечит и сдует за борт... А меж тем искусное отражение атаки дает шанс на успех...»
К этому времени, скашивая глаза, старпом заметил, что наконец-то из-за элеватора появился хвост очереди.
«Слава аллаху! Как будто больше жильцов не предвидится».
Но это открытие зарегистрировалось в вялом мозгу как-то бесстрастно, потому что он был убежден, что критический пик перегрузки уже давно пройден.
Не прерывая разметки пропусков, он неожиданно заметил, что очередь у носового трапа также показала свой конец. Оказалось, что запоздавшие пассажиры, вбежав на пирс, быстро оценивали на глаз положение вещей и примыкали к более короткой очереди. Так они уравнялись.
«Ладно! Все одно!..»
В ту же минуту из-за угла пакгауза стремительно выбежала женщина с чемоданчиком, прижатым к груди, волочившая другой рукой девочку, не успевавшую перебирать ножками. Два-три раза качнувшись то влево, то вправо, она наконец решительно помчалась к кормовой очереди.
Молодая мать, напуганная возможностью опоздать, даже увидав корабль и ожидающих, не могла прийти в себя и избавиться от страха. Хотя теперь это было явно бессмысленно, она продолжала бежать, волоча бедную девчурку по настилу причала.
И мать и дочка сразу же попали в заботливые руки последних пассажиров, в чем обе весьма нуждались.
«Дура!» — вяло отметил про себя старпом и, убежденный в том, что, очевидно, на ней заканчивается список участников похода, решил прикинуть, хотя бы приближенно, какой рекорд поставлен сегодняшней посадкой.
Из записки комиссара и видимой части очереди у носового трапа получилось около 850 человек. Через кормовой трап пройдет (с оставшимися) немного более тысячи, да еще — 300 гвардейцев. Значит, не считая экипажа, получается что-то около 2200 пассажиров.
«Да-а!
Невероятно!.. Это почти в три раза больше, чем весь экипаж корабля, которому всегда казалось, что он размещен слишком тесно».
Напугала эта цифра старпома?
Нет... Как-то неожиданно в душе появилась примирительная лазейка от мысли, что если поход будет успешным, то 2200 женщин, стариков и детей, а также немало боеспособных мужчин окажутся не просто спасенными, но и будут сознательно или бессознательно помогать остальным миллионам советских людей продолжать священную борьбу.
«Да, операция исключительно опасная, рискованная, однако не безнадежная, судя по двум удачным попыткам. Кроме того — удавалось это не только нашему крейсеру».
Какой-то незримый механизм в мозгу с назойливостью метронома отстукивал два хода:
— Надо людей вывезти в надежное место!
— Надо разгрузить осажденный город!
К обратному ходу маятника — «повадился кувшин...» — старпом старался не прислушиваться. Конечно, с каждым разом риск увеличивается. Но на то и война.
Как-то незаметно, исподволь, под раскачивание странного метронома начало рождаться новое ощущение, просветлявшее все происходящее вокруг.
«За план перехода, выбор курсов и скоростей, за моменты поворотов и время прохождения особо опасных участков блокады, так же как и за маневрирование в бою (если его не удастся избежать), то есть за корабль в целом, отвечает командир крейсера. Это ясно. Так же, как то, что командир наш — классный капитан!
...Но вот за этих людей, оказавшихся в большем, чем