Мои руки задрожали, и я, ослабев, присела на краешек одного из викторианских дубовых кресел, стоящих по обе стороны консольного столика.
– Единственный и неповторимый.
– Возвращайся в Лондон. Без тебя ужасно тоскливо.
– Но, видите ли, очаровательная леди, я уже вернулся.
Мое сердце замерло, и я крепче сжала трубку.
– Как?
– Нью-Йорк такой мерзкий! Лондон – единственный город для меня.
– Никогда больше не уезжай, – с улыбкой произнесла я.
– До конца моих дней.
Мы оба знали, что это неправда. Как только он рассердит своего отца, его снова отошлют в Америку или в Канаду.
– Лондон кажется еще более унылым, чем был до моего отъезда. А ведь и года не прошло.
Нахмурившись, я взглянула на потрепанный ковер, даже более древний, чем Ратленд-Гейт.
– В любом случае в Нью-Йорке дикая тоска, – продолжал Хэмиш, растягивая слова. – И ни капли спиртного, если не знаешь нужных людей. Можешь себе представить – быть арестованным за то, что выпил бренди?!
– Именно это, конечно, с тобой и случилось?
– Конечно. Я имею в виду бренди, а не арест. Скажи-ка мне, дорогая, где все? Я ожидал получить с полдюжины приглашений в тот момент, когда переступил порог.
Интересно, когда он переступил порог?
– «Ритц». «Кафе де Пари». Балет. Сейчас в моде частные вечеринки, Хэм. Единственное, что требуется, – это прихватить бутылку их любимого спиртного.
Я и сама постоянно пила на вечеринках до двух-трех часов утра. Выжить – вот что главное.
– Давай сходим в «Кафе де Пари» на ланч. Я заеду за тобой. Мне пригласить всех, как обычно?
«Как обычно» значило, что весь «Цвет нашей молодежи» соберется в этом кафе и высосет немало шампанского и бренди. Расходы не заботили нас – в том числе и меня. Хэмиш вернулся, и я отчаянно хотела его видеть.
– Чудесно. Все будут рады тебе.
– Но не так рады, как ты, – заметил он.
Тон был насмешливым, и это поразило меня так, как ничто из того, что он говорил прежде. Его самоуверенность раздражала. Он ведь даже не подозревал, что ради него я отвергла всех поклонников. Кажется, я слишком любила его.
Справившись со своими сомнениями, я призналась:
– В общем, да.
Когда зазвонил дверной звонок, я с нетерпением ждала наверху, давая возможность дворецкому встретить гостя. Я провела весь последний час, примеряя один наряд за другим, завивая щипцами волосы и освежая помаду алого цвета. Лак на ногтях был того же оттенка – потому что мне он нравился, а Па терпеть его не мог. Пудра скрыла темные круги под глазами, а легкий румянец на щеках придал мне здоровый вид. Золотые кольца в ушах, золотые браслеты на запястье и жемчужное ожерелье с золотой подвеской в форме буквы N – ее Хэмиш подарил мне на последнее Рождество.
Его голос прогремел в холле:
– Нэнси, дорогая! Спускайся со своего насеста!
Я стояла на верхней площадке лестницы, ожидая, когда он меня заметит. Его темные волосы были идеально причесаны; фланелевые брюки, синяя рубашка и черный свитер – небрежный и в то же время элегантный.
– Вот и ты! – его взгляд оживился. Хэмиш с улыбкой разглядывал мое платье из темно-синего крепа. – Ты неотразима. Я так скучал по тебе! Ты представить себе не можешь, каково это – находиться через океан от всего, что любишь.
Он любит меня. Мое сердце затрепетало, но я смогла сохранить безразличный вид, спускаясь по лестнице на ослабевших ногах. Однако внизу я перестала притворяться, бросилась в объятия Хэмиша и вдохнула его аромат (сандаловое дерево, пряности и немного лаванды), напомнивший мне о Франции.
– Ты восхитительно пахнешь! – заметила я.
Хэмиш усмехнулся.
– Я знал, что тебе понравится, запах очень французский. Одеколон «Криглер».
Он запечатлел на моих губах целомудренный поцелуй. Слава богу, рядом не было моих родителей.
Несмотря на целомудренность, по всему моему телу побежали мурашки. Как же я люблю его!
– Le parfum est céleste tout comme votre retour [10].
– Oui, ma chérie [11]. Я словно вознесся на небеса, ступив на британскую землю. И у меня есть для тебя подарок, – он вытащил из кармана маленькую белую коробочку, перевязанную голубой лентой.
Я задохнулась от волнения. Он собирался снова сделать мне предложение? Дрожащими руками я взяла коробочку, и наши пальцы соприкоснулись. Я потянула за ленточку.
Кольцо его матери? Или он выбрал для меня нечто особенное – то, что подчеркнуло бы мою уникальность, те мои черты, которые он обожал?
Ленточка упала на пол, и я улыбнулась Хэмишу, ожидая, что он опустится на одно колено. Однако он продолжал стоять, не сводя с меня озорного взгляда темных глаз.
Еще только поднимая крышку, я поняла, что там не кольцо. До чего же я глупа! О, какое разочарование! Получалось, он вернулся из Америки не потому, что скучал по мне и отчаянно желал сделать меня своей навсегда.
Внутри коробочки я обнаружила медную фигурку статуи Свободы.
Я выдавила улыбку, глядя на этот безликий подарок – такой же, какой когда-то Франция сделала Америке. Значило ли это, что Хэмиш освобождал меня? Хотел навсегда разорвать наши узы?
– О, какая… прелесть!
Я поставила фигурку на столик рядом с телефоном. Затем, прихватив сумочку, накинула макинтош и оперлась на руку Хэмиша.
– Я рад, что тебе нравится.
Я уже ненавидела эту статуэтку.
– Так мило с твоей стороны подумать обо мне!
Всю дорогу от моего дома в Найтсбридже до Пикадилли Хэмиш болтал о подпольных джазовых клубах Нью-Йорка, в которые ему удалось проникнуть, и о том, как однажды ночью сбежал от полицейских (они устроили облаву на притон, торговавший виски).
– Вот тогда-то я и решил покинуть этот мерзкий город. Разве спиртное может быть незаконным? Какая нелепость!
– В самом деле, – согласилась я. Неужели Хэмиш не помнил, что именно из-за пристрастия к алкоголю его отправили за океан? Правда, не мне читать ему нотации насчет неумеренной выпивки, ведь я собиралась надраться в кафе. Необходимо стереть из памяти унизительный эпизод с «открытием» статуи Свободы. – Пожалуй, я никогда не захочу туда поехать.
Хэмиш резко остановил свой автомобиль перед «Кафе де Пари». Проходившая мимо мамочка с коляской испуганно вскрикнула. Извиняться пришлось мне, а Хэмиш тем временем перекатился по капоту на другую сторону, чтобы открыть мою дверцу. Я ступила на мокрый блестящий асфальт, и дождевые капли усеяли мои туфли.
Я взглянула на него, выразительно приподняв брови. Хэмиш усмехнулся:
– Научился этому в Америке.
– Тебе повезло, что ты не порвал брюки, – я оперлась на его руку, и мы шагнули в промозглую серость Лондона. – Но они, конечно, уже промокли.
– Постарайся не расстраиваться по пустякам, Леди, иначе на