На площади Труда ветер чуть угомонился, на Глинки совсем затих. Кто-то попытался сдёрнуть у неё с плеча сумку. Даша, не оборачиваясь, потянула ремень сумки на себя. Наглец держал, не отпуская. Главное, действовать быстро и резко. Даша рванула сильнее, послышался грохот. Девушка обернулась. Никого. На тротуаре лежит кусок оторванной водосточной трубы. Посторонняя железка намертво вцепилась в сумку.
* * *
Где же Гена? Билеты у него. У входа в театр пёстро толпились желающие попасть на «Сильфиду». Даша с большим трудом отловила в сумочке зеркальце и обозрела размер катастрофы. Да, с таким лицом можно не мелочиться – сразу на сцену. Чужие руки закрыли глаза.
– Угадай!
– Гена! – Даша резко обернулась. – Никогда, слышишь, никогда не хватай женщин за лицо.
– А за что хватать? – испугался Гена.
– И причёску не трогай! Ты можешь испортить всё! И макияж, и вообще!
– Господи, – пробормотал Гена, – это я, что ли, сейчас испортил?
– Нет, я сама! – огрызнулась Даша. – Всё равно не трогай! Никогда! Понял?
Гена нервно кивнул.
– А сейчас пойдём, мне нужно срочно припудрить носик.
– Довести до совершенства? – невинно поинтересовался Гена, за что получил ощутимый щипок в бок. – Ты щиплешься, как Аська из шкафчика с вишенкой.
– Из какого ещё шкафчика?
– Соседка моя по шкафчику в детском саду. У неё была вишенка, у меня апельсин.
Даша скорчила гримасу.
– Леди Совершенство! – тут же прокомментировал Гена, протягивая билеты контролёру.
Минут десять Даша проторчала возле зеркала в дамской комнате, поправляя размазанную тушь и приводя в порядок волосы. Прозвучал второй звонок. Даша отправилась на поиски Гены и нос к носу столкнулась с Филиппом, который, увидев её, оглянулся, словно ища поддержки.
– Привет! Ты что тут делаешь?
– Пришла на «Сильфиду».
– А… Я тоже.
– Надо же какое совпадение.
Филипп подёргал за кусок от водостока, который Даша так и не смогла отцепить от сумки.
– А что у тебя такое висит?
– Брелок.
– Филя, папа взял бинокль, мне некуда его положить, – произнёс властный голос за спиной Филиппа.
Даше тут же захотелось сбежать. Но было поздно: мамаша Филиппа нависла над ней грозной тучей.
– Милая девушка, я вижу, вы преследуете моего сына?
– Мама, что ты такое говоришь?
– Здравствуйте, я пойду, – пробормотала Даша и, не дожидаясь ответа, нырнула в поток театралов, спешащих занять свои места.
Гена нашёлся в буфете после третьего звонка и ещё минут семь дожёвывал бутерброд, запивая шампанским. По полупустому фойе они прошмыгнули к двери, которую охраняла театральная старушка с пачкой программок в цепких куриных лапках. Наделённая благородной миссией не пускать опаздывающих на спектакль, при приближении Даши и Гены она зашипела и затрясла бриллиантами в ушах. «Как пить дать, настоящие», – подумала Даша.
– Во время действия! – шипела старушка. – Вы не можете! Вы не должны!
– Извините, мадам, мы немного задержались, потому что я не успел поесть и мог упасть в обморок от голода. Сам негативно отношусь к опозданиям. Больше такого не повторится!
Старушка насупилась и молча отступила в сторону.
– Больше не пущу! – послышалось вслед.
Голова и плечи Филиппа, так некстати торчавшие в третьем ряду, весь спектакль мешали смотреть на сцену. Нежные сильфиды и музейная обстановка старой театральной сцены потерялись на фоне благородного семейства Келлеров. Красотка Аня, «бизнес-партнёр-ничего-личного», тоже была здесь, что больше всего огорчало Дашу, хотя она не спешила себе в этом признаться.
В антракте, когда Гена умчался в буфет за шоколадкой, перед Дашей неожиданно вырос Филипп.
– Я не поняла, кто из нас кого преследует?
– А… ты об этом? Не бери в голову, мама вообразила, будто все девушки намерены меня на себе женить.
– А разве это не так?
– Ну не все, наверное, только часть.
Даша посмотрела на Филиппа – тот говорил на полном серьёзе.
– Всё, с меня хватит, знай, я из другой части и не покушаюсь на твою свободу, – взбрыкнула она.
– Зато я покушаюсь. – Филипп притянул Дашу к себе, уткнулся в её волосы и шумно вдохнул ноздрями воздух. – Как ты по-сумасшедшему пахнешь! – выдохнул он.
Неведомым образом они оказались в закутке чьей-то ложи, где Филипп начал целовать Дашу так, будто хотел съесть тут же, – зачем такому буфет? Даше стало жарко; голова перестала соображать; далёкая мысль остановить это безумие, помахав крылышками, скрылась где-то за кулисами, среди сильфид, поправлявших ленточки на пуантах.
Даша очнулась от визгливого старушечьего возгласа за спиной у Филиппа.
– Совсем стыд потеряли!
Девушка узнала старушку. Пачка программок в куриных лапках слегка подтаяла. Филипп лучезарно улыбнулся и соврал что-то про соринку в глазу жены. Старушка отступила.
В растрёпанном виде с растрёпанными же чувствами Даша вернулась на своё место.
– Где ты была? Бегала домой? – поинтересовался Гена, увидев взлохмаченную Дашу. – Я тебе принёс шоколадку.
* * *
Даша с трудом досидела до конца спектакля, стараясь не смотреть в сторону Филиппа, но взгляд всё время выхватывал очертания знакомых плеч и головы, то и дело склонявшихся к (будь она неладна) Анне.
Понедельник, 10 ноября 2014 года, Васильевский остров
Гена вызвался проводить Дашу. От такси она отказалась, мысли требовали проветривания. По Дашиному лицу текли слёзы, то ли от ветра, то ли настоящие. Не разберёшь. Гена был в ударе. Рассказывал анекдоты, пел и пританцовывал. Даша, погружённая в свои мысли, с трудом выхватывала обрывки фраз и совсем не понимала, о чём он говорит, отвечая невпопад. У Андреевского рынка ветер внезапно стих и подул с новой силой, как только они свернули на Большой проспект. Тут к ним прицепился газетный листок; то забегая вперёд, то останавливаясь, потом снова обгоняя, он проводил их почти до 14-й линии, потом отстал. Даша оглянулась – листок зацепился за фонарный столб и махал ей вслед.
Даша с Геной зашли в подъезд. У батареи на корточках спала Соня. Они не сразу её заметили. Только когда Даша нажала кнопку лифта, Соня зашевелилась, обнаружив себя. Увидев Дашу и Гену, она тут же заскулила.
– Я звонила вам. Почему вы оба отключили трубки, у вас роман, да?
– Что за ерунда? – фыркнула Даша.
– Хоть бы и роман? – одновременно откликнулся Гена.
– Мы были в театре.
– Что случилось?
Соня похлопала глазами и ещё раз всхлипнула.
– Всё очень плохо: я поссорилась с Вадиком. Ты мне сделаешь кофе с коньяком? – обратилась она к Гене.
– Сделаю, если Даша пригласит нас к себе.
– У меня есть выбор? – поинтересовалась Даша с интонацией Василия.
* * *
Запихивая в себя один за другим бутерброды и заливая всё это великолепие кофе с коньяком, Соня то и дело принималась рыдать, горько, сначала беззвучно открывая рот, затем тяжело всхлипывая, утопая в слезах и крошках. Оказывается, Вадим, вынужденный прервать гастроли из-за похорон друга, приехал «сам не свой в большом горе и потрясении». И ей, Соне, было так его жалко, так жалко. Все несчастья на голову Вадима из-за неё. Она ему так и сказала; он поначалу стал её утешать, и у них даже «случилось это самое», и она расслабилась и зачем-то рассказала ему о звуках, которые слышит, и о том, что видел в последний момент поэт Флёров. Вот тут-то Вадим и взорвался, гремел на весь особняк, а эта «крыса Ида шмыгала мимо и знай ухмылялась».
С большим трудом Даше удалось уговорить Соню не оставаться ночевать, а вернуться в особняк и помириться с Вадимом. Она пообещала в ближайшее время договориться с Серафимой и, когда Вадима и Иды не будет дома, основательно обследовать дом на предмет призраков. Уж кто что-то и должен знать о призраках, так это Серафима.
– И кота с собой захватим, – добавил Гена, тут же споткнувшись о взгляд Василия. – Если кот захочет, конечно (ему показалось или Вася ухмыльнулся?).
Когда Соня успокоилась, Гена вызвался её проводить. Уже в дверях Даша вспомнила о старинных фотографиях особняка.
– Да, я просила папу их привезти.
– Но почему они у отца, а не у Вадима Петровича?
– Наверное, потому, что папа занимался реставрацией? – пожала плечами Соня. – Он