Аня хрюкнула и зарыдала у Филиппа на плече. Из распахнутых дверей кабинетов начали выглядывать любопытствующие.
– Всё, хватит издеваться над Аней. Картины на продажу рисовала она. Её отец тут ни при чём, – отрезал Филипп и чуть тише добавил: – Она рисовала, она подписывалась его именем. Да, это не очень правильно, я согласен, я говорил ей об этом. Но мы собирались открывать клинику. Это была наша мечта. Мы воспользовались именем её знаменитого отца и связями в мире искусств моей мамы.
– Так у вас семейка жуликов! – наступала Света.
Филипп гладил Аню по плечу, та же прижималась к его белому халату, хлопая длинными ресницами и исподтишка посматривая на реакцию Даши.
– Я ничего плохого не сделала. Это картины моего отца. То есть я рисую не хуже, всем же нравилось.
– А если покупатели узнают, что их обманули?
– Вы не посмеете! – зашипела Анечка, всё ещё держась за Филиппа.
Даше очень хотелось заявить этой выскочке, что они с Филиппом помолвлены, но она сдержалась. Лампа наверху начала мигать, другая же, в конце коридора, щёлкнула и погасла.
– А ты хорошо бегаешь. – Света показала пальцем на Анины кроссовки. – Мы даже подумали, что преследуем легкоатлета.
– Я бегаю по утрам, – всё ещё всхлипывая, отозвалась Аня.
– Ага, по утрам и вечерам по дворам.
– Светлана Николаевна, может быть, ваш спор можно решить мирным путём? – спросил Филипп.
– Хорошо, Филипп Гюнтерович, хорошо, Анна Борисовна. Я должна обо всём рассказать Родику, и мы подумаем, каким таким мирным способом мы можем решить наш спор. Но имейте в виду, мы просто так не сдадимся. Пойдём, Даша.
Филипп всё ещё придерживал Аню за плечо.
– Вечером позвоню! – пообещал он, когда Даша пошла к выходу.
Она, не оборачиваясь, махнула рукой.
* * *
Филипп позвонил в воскресенье. Однако разговор с самого начала не задался, поскольку Даша первым делом поинтересовалась, удалось ли Ане мирно договориться с четой Синявских. Они поссорились. Правда, потом Филипп снова перезвонил, но разговор не клеился, и Даша обещала позвонить, когда будет готова дать ответ.
Корпоратив назначили на начало декабря. Вся следующая неделя пропала в рабочих делах. Даша съездила с Геной в особняк Диамантова. Здание вот-вот собирались выставить на продажу, для этого требовались качественные фотографии экстерьеров и интерьеров уже без участия прежних владельцев и описание комнат особняка.
Конкурсы были придуманы и отрепетированы. Гена пару раз смотался в особняк на Мойке, шеф подрядил его заняться расстановкой столов и стульев для праздника.
Лена и Даша все выходные потратили на поиски подходящих нарядов. Дома покупку одобрил Василий и даже полежал на счастье на свежевыглаженном платье.
Понедельник, 1 декабря 2014 года, набережная реки Мойки, особняк Оленевых
В понедельник шеф разрешил не выходить на работу, поэтому до середины дня Даша высыпалась.
Весь день шёл снег. К вечеру на тротуарах и проезжей части лежала мокрая каша. Машины толкались в пробках. Даша, решившая взять такси, с тоской смотрела на мигающие огни чересчур медленно проплывающих мимо светофоров.
Гена уже несколько раз звонил, пора было начинать программу. Даша опаздывала на час, а такси всё ещё не могло преодолеть площадь Труда. Экран телефона снова засветился.
– Ну ты где?
– На площади Труда.
– Опять? В прошлый раз ты говорила то же самое.
– Гена, ты мне звонил пять минут назад, здесь пробка.
– Спроси водителя, долго ли тебе ещё ехать.
– Водитель говорит, что не меньше получаса.
– Это катастрофа! Шеф требует начинать программу.
– Начинайте без меня.
– Я один не справлюсь.
– Возьми Ленку, она с удовольствием тебе поможет.
– Ленку? Это идея. Ладно, я пошёл. Пожелай нам удачи!
– Удачи!
* * *
Когда такси наконец подъехало к особняку Оленевых, на часах было девять вечера. Даша опоздала на два часа. Она миновала пустой холл, в тускло освещённой гардеробной повесила на крючок пальто и надела туфли. Гардеробщица спала, положив голову на журнал кроссвордов.
Спугнув целующуюся за портьерой парочку, Даша прошла через анфиладу комнат и остановилась в нерешительности перед дверью в зал. Она почувствовала, что не хочет туда идти. Из-за двери доносились музыка и гул голосов. Девушка подошла к окну. Тёмная вода Мойки заглатывала и без того неяркое освещение набережной. Мир за окном погрузился во мрак, иногда рассекаемый фарами проезжающих мимо машин.
Даша нащупала в сумке телефон и сжала его в руке. Потом, словно в реку вниз головой, набрала номер Филиппа. Гудок, ещё один.
– Любимая, я ждал.
– Филипп, я, я… Я не выйду за тебя замуж, не могу, не сейчас.
– Что? Что ты говоришь? Что значит не сейчас? А когда?
– По крайней мере, не в этом столетии.
Она нажала «отбой», телефон замигал и выключился совсем.
Снова пошёл снег, падая крупными хлопьями. В свете фонаря проносились снежинки; Даша не мигая смотрела на них, и ей стало казаться, что вместе со снегом на неё падает небо, а она несётся куда-то вверх и это вовсе не снежинки, а звёзды. Она летит и летит.
Когда наваждение прошло, Даша посмотрела вниз. Машины куда-то исчезли, а вместо них по набережной в тусклом свете проехали сани. Извозчик в тулупе кричал что-то – Даша не расслышала. Следом промчались ещё одни сани, навстречу им другие.
Что за чудо? Откуда это всё? Она обернулась. В комнате по-прежнему темно, но галдящих сотрудников не слышно. Напротив, очень тихо. Во всём доме тихо. Только чьи-то шаги. Кто-то идёт сюда. Дрожащий свет приблизился. В комнату вошла молодая женщина со свечой в руке. Она пристроила подсвечник на неведомо откуда взявшийся камин. И принялась беспокойно шагать по комнате. Даша только сейчас сообразила, что женщина одета по моде девятнадцатого века, никак не начала двадцать первого. Даже на выпускные в школе так уже никто не наряжался.
Внезапно женщина остановилась, и Даша услышала:
– Дорогая тётенька! Нет, не то. Милая тётя Катя. Вы спрашиваете, где будет моя свадьба.
Женщина переставила свечу на стол и достала из ящичка лист бумаги.
– Милая тётя Катя. Вы спрашиваете, где будет моя свадьба. Спешу сообщить вам… Спешу сообщить вам, что свадьбы не будет. Обо всех обстоятельствах вы узнаете позже. Дорогая тётенька! Ох, Василий! Зачем ты здесь?
Даша увидела, как по столу прохаживается чёрный кот.
– Любезный мой котик! Ты один меня любишь. Но я не хочу так. Может быть, не сейчас, не в этой жизни. Ты слышишь этот стук? Это последние минуты моей глупой жизни. Я не хочу платить за дар одиночеством.
Женщина резко встала из-за стола и выбежала из комнаты. Кот ещё немного походил по столу, опрокинул чернильницу и, спрыгнув на пол, подошёл к окну.
– Ну что я тебе говорил? – спросил он у Даши голосом Серафимы.
Перед глазами девушки всё завертелось, и она закрыла глаза, чтобы не упасть. А когда открыла, на улице моросил дождь. Корпоратив закончился. Довольные коллеги расходились по домам.
Гена шёл в обнимку с Леной. Дождь смыл с тротуаров выпавший за день снег. Даша решила идти домой пешком.
* * *
Время приближалось к полуночи, когда Даша вышла на пустынную Дворцовую. Холодный ветер прогнал с площади последних туристов. Развлекавшие публику ростовые куклы, императоры и императрицы разошлись по домам. Лишь одинокая карета Золушки припозднилась и не уехала. Даша остановилась возле неё и нащупала в кармане яблоко. Есть не хотелось, она покрутила его в руке и задумчиво посмотрела на лошадь, переминавшуюся с ноги на ногу. Хозяйка кобылки спала в карете. Ветер полоскал фонари в огромной луже. Даша поёжилась. С каждой минутой на улице становилось всё холоднее. Нужно было возвращаться домой. Девушка подставила ладонь и поймала на неё несколько снежинок. Дождь вновь превратился в снег. Лошадь потрогала ноздрями воздух и фыркнула. Даша подошла поближе.
– Ну что смотришь? – неожиданно услышала Даша и оглянулась.
Никого. Неужели…
– Ты яблоко есть собираешься? Или всё-таки мне отдашь?
Девушка улыбнулась и протянула руку. Лошадь мягкими губами прикоснулась к Дашиной ладони и с удовольствием захрустела яблоком. Из кареты высунулась заспанная хозяйка.
– Вам куда?
– На Васильевский, на 14-ю линию.