— Уши! — смеюсь я. — Опухнут и отпадут! — треплю Плехова за ушные раковины.
И отбегаю в сторону.
Олег за мной. Ловит, прижимает к стене, целует яростно.
— Зато я тебя в аэропорт провожу, — прижимаюсь к широкой груди. Обвиваю торс обеими руками и шепчу. — Люблю тебя до неба!
— Пойдем ко мне. Родаки уехали на пасеку…
А меня дважды просить не надо. Олег прав. До свадьбы еще далеко. Как выдержать, не бросить универ и не сорваться в Тюмень до выпуска? Потом во Владике восстановлюсь. Подумаешь, год потеряю! Зато мы вместе будем.
«Нет. Так нельзя. Родители расстроятся», — думаю по дороге к Плеховым. А там, в маленькой светелке на втором этаже, Олег сгребает меня в охапку.
— Ленка… Давай сбежим…
Словно мои мысли читает. Но я не могу. Отец прав. У мамы сердце слабое. И она много сил положила, чтобы я училась в медицинском. Не могу я все бросить и уехать! Неправильно это.
Да и тетя Света Плехова потом припомнит… Хочется в семью мужа войти по всем правилам.
— Куда? Ты сдурел? — уворачиваюсь от лапищ Плехова. Но только распаляю его.
— Иди сюда! — кричит он, догоняя меня. Заваливает на диван. Нависает всем телом и шепчет горячо.
— Попалась, Елена Васильевна…
— Плехова! — улыбаюсь я, раздвигая бедра. Олег толкается внутрь. А я прикрываю глаза, плывя по течению от безраздельного счастья.
— Хорошо, — обвиваю мощную шею руками. — Я самая счастливая, — тараторю звонко.
И через пару дней провожаю Олега в аэропорт.
В полупустом здании мы вместе с Плеховым смотрим расписание.
— Рейс задерживается, — уныло причитает кто-то рядом.
— Вот и хорошо, хоть лишних два часа побудем вместе, — цепляюсь я за руку Олега.
Он взваливает рюкзак на плечо. Крепко сжав мою ладошку, ведет меня в кафе на второй этаж.
Занимаю столик напротив панорамного окна. Смотрю на самолеты, выруливающие по взлетной.
Поворачиваюсь к Олегу. Любимый что-то рассматривает на витрине, потом заказывает. Буфетчица, ярко накрашенная девица в белом чепчике, призывно ему улыбается.
И мой скромный домашний мальчик распускает хвост. Шутит. Что-то просит заменить. И буфетчица заливается смехом. Меняет беспрекословно какой-то бутерброд. Греет пирожки в микроволновке. Наливает кофе. И все время кокетничает. А мой Плехов и рад.
Настроение портится. Интересно, он и в Тюмени всех подряд охмуряет?
Отворачиваюсь к окну, смотрю на часы. Нет, в универ я сегодня точно не попаду. А значит, надо ехать к Валдаевым.
Альберт всегда просит звонить ему. Такси лучше не вызывать после той истории с Димой.
Меня и в универе теперь сопровождает человек. Даже на лекциях сидит, а на практических караулит под дверью. Но никто меня никуда не вызывает. О Валдаевых не расспрашивает. И в деканате теперь общаются очень вежливо.
“Альберт, — пишу торопливо. — Меня может кто-нибудь забрать из аэропорта?”
“Алена, я на встрече. Сейчас Ромарио за тобой отправлю. Он через час приедет. Мы на другом конце города”.
Через час? Мне побыстрее надо. Не хочу видеть самодовольную рожу Плехова. Ишь, бабник выискался!
“Я тогда такси возьму”— отправляю сообщение Альберту и получаю в ответ короткое “Нет”.
И только сейчас до меня доходит. Альберт на важной встрече. А я веду себя как маленькая дурочка. Капризничаю. Кто я ему? Он же не обязан терпеть мои фокусы. У него своя жизнь и очень много ответственности.
— Тут в буфете, оказывается, салями есть и пирожки с капустой, как ты любишь! — ставит на стол тарелки Плехов. Идет за кофе. А меня воротит от бутербродов, пирожков, буфета и дурацкой двусмысленной ситуации. Мой жених прямо на моих глазах клеит буфетчицу!
— Вот раздобыл! — ставит на стол две чашки с кофе Олег и сам усаживается напротив меня.
— Ешь. Я не хочу, — мотаю головой.
— Что так? — смотрит на меня лениво.
— Тошнит…
— Может, мы того… залетели?
— Надеюсь, что нет, — фыркаю я.
— Лен, ты чего? — изумленно смотрит на меня Олег. Видимо, догадывается, раз недоумение на лице сменяется самодовольным весельем. — Ревнуешь, что ли? К этой? — косится на буфетчицу. — Я же для нас старался…
— Может, потом еще постараешься? — фыркаю негодующе. — Переспишь с кем-нибудь ради семьи… Только мне таких жертв не надо.
— Дурочка моя, — тянется ко мне Плехов. Но передумав, решительно придвигает стул поближе. — Лен, ну ты чего? Я же тебя люблю. Только с тобой… Ну пошутил, тетка нам бутербродов получше дала…Что такого?
— Вот и ешь свои бутерброды, — сбрасываю с плеча руку. — А я поеду… — поднимаюсь с места.
— Нет. Не пущу никуда! — сгребает меня в охапку Олег. — Нельзя поруганными расставаться. Когда мы теперь увидимся? — целует меня в нос. — Я с ума схожу…
— Я тоже. Как представлю, что ты там с другими…
— Ну какие другие, Лен? Одна ты. Люблю тебя до неба!
— Я тоже, — прижавшись к любимому, всхлипываю тихонечко.
— Вот и хорошо. Все у нас взаимно… Хотя нет. Не все, — усмехается Плехов.
— Что? — поднимаю на него глаза.
— Я хочу есть, а ты нет. Непорядок.
— Кушай. Я посижу.
— Хоть кофе попей, ладно? — придвигает поближе мне чашку Олег. — И бутер, Лен. Вкусно очень.
— А вдруг он заговоренный? И я влюблюсь в буфетчицу? — хмыкаю я.
— Тогда тем более ешь, — смеется Плехов. — Чем больше ты съешь, тем меньше у нее шансов.
— Тогда я съем все, — улыбаюсь Олегу и добавляю совершенно серьезно. — Если изменишь мне, я уйду. Никогда не прощу. Понял?
Глава 33
Из аэропорта меня забирает друг Альберта Рома Извеков.
— Ты чего зареванная, Аленка? — усмехается криво, когда я сажусь в машину рядом с водителем. И улетаю к задним сиденьям.
— Ой, кресло сильно разложено! — лепечу откуда-то снизу. Поднимаюсь машинально. Так и сижу с прямой спиной. — Можно поднять?
— Да, рычажок справа потяни, — велит мне Ромка. Простой и отвязный тип.
Тяну, но ничего не получается.
— Ром, — поворачиваюсь беспомощно.
— Сейчас, — лезет он через меня. Что-то нажимает, и спинка принимает нормальное положение.
— Надо будет потом разложить, — бурчит себе под нос.
— Зачем? — спрашиваю невпопад.
— Так у меня же баба на сносях…
— Гусей некормленых косяк? — поддеваю я.
— Ух ты ж, Аленка! А ты классная! Песни Высоцкого тзнаешь, — восхищенно тянет Извеков и сокрушенно трет похожую на шар голову. — Да у меня жена на восьмом месяце. Прикинь. Что-то там не так идет. Я не знаю. Вчера ездили в больницу. Говорят, госпитализировать надо. А Милка моя не хочет. Упирается, зараза. Пробует выйти на какую-то Павнелину. А не получается… Все нервы мне истрепала. Найди, говорит. Альберта попроси. Вот мне больше делать нечего…
— Ром, это же твой ребенок, —