— Что ты им выложил? — хмурю я брови.
— А то! — изрекает Артур, — Что одна не чистая на руку студенточка подала на тебя заявление в суд и тебя отстранили.
— А они? — я сижу на полу, разместив между ног неразобранный ворох пакетов.
— Ну, а они что? Вон, как видишь! Устроили смуту в рядах псевдонаучных умов. Ранним утром, ещё до открытия ВУЗа собрались, и встречали речёвками всех, кто пришёл. Верните Шумилова, и всё тут! Только ему, нашему дорогому преподавателю, мы будем сдавать экзамены.
Я прикрываю ладонью глаза:
— Их же отчислят!
— Не отчислят! — перечит Артур, — Всех не смогу отчислить. Весь курс? Да и там не один, там ещё старшекурсники. Аспиранты твои, между прочим!
— Пиздец, — матерюсь я вполголоса, что мне, в обычное время, не свойственно.
— Борисыч, ты чё приуныл? Да если бы за меня так вступились, я б землю рыл носом!
— Землю? Носом? — смотрю на Капустина, который как раз появился в прихожей, — И чё бы ты, трюфель нарыл?
Пёс суёт морду в пакет. Кажется, в этом пакете лежит колбаса?
Моложаев смеётся:
— Короче, пойду я, а то мои умники решат, что пары не будет и разбегутся. Я же не Шумилов, меня тут никто так не любит!
— Иди ты, — шутливо бросаю ему.
Выдыхаю, когда разговор завершён. А на душе как-то горько и сладостно. Может ли быть одновременно горько и сладостно? Я нужен им! Я, а не кто-то другой. Едва ли такая инициатива поможет восстановить моё доброе имя. Но внутри потеплело. Охота пойти туда и обнять их всех, и каждого по-отдельности.
В соцсетях в этот день мне написали сразу десять студентов.
«Константин Борисович, мы с вами!», «Мы поддержим вас! И не верим в то, в чём вас обвиняют!», «Мы будем просить у Инессы Васильевны, чтобы она вас вернула», «Чердынцев достал!», и тому подобное. Решаю ответить Синицыну:
«Мне очень приятно, что вы поддержали меня! Но сессию всё равно придётся сдавать Чердынцеву. Навряд ли меня восстановят в ближайшее время. Спасибо, ребят!».
Вечером я решаю отведать комплексного обеда. Всё ж любопытно, чего они там предлагают? Не идёт ни в какое сравнение с тем, что готовила Вита. Но, на безрыбье сгодится. Хочу поберечь те остатки еды, что стоят в холодильнике. Они греют душу! Как будто она ещё здесь...
— Чё, хочешь попробовать? — киваю Капустину. Тот вроде сыт. Но чувство сытости у него притупляется, когда мокрый нос чует запах еды.
Кладу рядом с миской кусочек говядины. Принюхавшись, он начинает её уминать.
— Ну, как тебе? Бифштекс подгорел, скажи? — вопрошаю. И знаю, что он не ответит! Эх, жаль, я не знаю собачий язык.
Перед сном вижу, Вита онлайн. Я лежу на кровати, с её стороны. И Капустин лежит по-соседству. Сегодня я вымыл ему лапы тщательно. Расчесал волосню, и ему, и себе.
«Как ты?», — пишу. Но тут же стираю. Хочется написать что-то более весомое, но что?
«Ну, и как тебе жизнь без меня?», — может так. Нет, это слишком!
«Знаешь», — пишу, — «Я грущу без тебя». Далее делаю фото обложки ещё недочитанной книги. «Здравствуй, грусть!». И задумчивый профиль девицы за столиком в летнем кафе.
И вот это всё ей отправляю. Ответ приходит достаточно быстро. Вита пишет:
«Это Капустин? Ты пускаешь его на кровать?».
Я хмурюсь, думая, как она поняла. И тут вижу лапу Капустина, которая попала в кадр.
«Блин!», — думаю. Отвечаю ей:
«Ну, должен же я с кем-то спать?».
«Лучше найди себе сучку», — глумится Виталя.
«Ты ж моя сучка!», — смеюсь про себя.
«У меня уже есть одна, и другой мне не надо», — пишу.
«Я за тебя очень рада», — отвечает расплывчато. Снова решила, что я о Милане? Собираюсь внести уточнение. Но... Лучше оставить, как есть.
«Доброй ночи, любимая!», — отправляю ей. На этот раз Виталина решает оставить меня без ответа.
Глава 11. Вита
Утром звонит Майя. Я отвечаю, тревожась. Вот сейчас дочка спросит, как это бывало обычно:
— Мамуль, я приду вечерком? Принесу постирушки…
И что ей ответить?
— Приходи, конечно! С нетерпением жду.
А также на всех парах бежать к Шумилову «в гости». Будем вдвоём делать вид, что у нас всё нормально.
Но Майка с наскока кричит:
— Мамуль, я сдала!
— Всё сдала? — уточняю.
— Не всё, — выдыхает, — Осталось ещё два экзамена. И один пересдать.
— Дай угадаю? Твой любимый филолог опять недоволен? — пытаюсь шутить.
Есть у Майки один «воздыхатель». В кавычках, естественно! Он — педагог. А ещё, судя по россказням Майи, тот ещё хрен. С самого первого дня их встречи в стенах института, он проникся «симпатией» к Майе и выделяет её среди прочих. В том плане, что валит всё время.
При поступлении Майка писала… Не знаю, рассказ, или очерк? Как это у них называется? Тему взяла щекотливую: «Образ матери в творчестве русских прозаиков». Помню, я плакала так, что даже «пион» не помог успокоиться. Только Шумилов! А этот говнюк запорол. И поставил ей «неуд». Мол, по его мнению, «тема раскрыта не полностью».
Он говорит Майке, дескать, что видит в ней потенциал для развития, творческий дух. И своим неестественным прессингом пытается выразить то, что сама она, в силу отсутствия опыта, пока неспособна. Я же думаю, что он просто завидует ей! Сам только и смог, что работать на базе теории. Ни одной книги не написал, а лишь критикует. К слову, он критик! Его негативные отзывы вечно мелькают в анонсах литературных газет и журналов. Печатная отрасль нынче в упадке, вот он и бесится, что кому-то лишь предстоит доказать миру свою независимость, раскрыть свой талант. А уж у Майки таланта навалом.
— Да, мамуль, он самый! Борюсик опять корчит рожицы. Видите ли, ему мой очерк не нравится. Не видит он в нём глубины, — повествует дочурка. Беззлобно, привыкла уже.
— Пускай он в зеркало чаще смотрится! — отвечаю в поддержку.
Поначалу была… Ну, не то, чтобы против её поступления в ВУЗ! Просто хотела такую профессию, которая Майку прокормит в дальнейшем. Ну, что значит, книжки писать? И статьи. Быть вечным поборником морали? Идти на поводу у общественных норм? Это уж точно не про Майку! А значит, она будет плыть против течения, а значит, её будет ждать неуспех.
Но теперь я уверилась в том, что настроена Майка серьёзно. И отступать не намерена! Она поступила сама, на бюджет. Сама всё сдала. Тут ей даже Шумилов помочь не сумел! Хотя, я уверена, втайне мечтал, чтобы Майя пошла в