— Я решил, что так будет правильно, — произносит Никита.
— Я не просила об этом! — цежу.
— А об этом не нужно просить, — отвечает он хмуро.
Я усмехаюсь:
— Решил обязать меня? Связать по рукам и ногам? Ну, что ж! У тебя получилось. Давай, требуй! Что ты хотел? Общения с дочерью? Секса? — на этом слове бармен поджимает губу, изо всех сил делая вид, что не слышит.
— И того и другого, — произносит Никита с усмешкой, — И можно без хлеба.
Да он издевается! Взглядом терзает меня.
— Я серьёзно! — я злюсь.
— А если серьёзно, — вздыхает, — То я ничего и не жду. Это мой маленький вклад в твою жизнь, Виталина. Меня не было здесь двадцать лет. По двести пятьдесят тысяч за год. Согласись, это — не так уж и много?
Хотела бы я согласиться.
— Не много? Никит, — говорю я, качнув головой, — Я верну тебе всё, до копейки.
— Не смей! — говорит, — Не возьму! — и, осушив свой стакан, намекает бармену, что надо наполнить.
Я смотрю, как изящной струёй льётся внутрь… Что это? Виски? Ром? Или, может, коньяк.
Придвигаю к себе свой Мохито. Трубочка тоже зелёного цвета. Укусив листик мяты, я делаю первый глоток.
— Ммм, — невольно мычу.
— В этот раз ты не будешь меня поливать? — усмехается он.
Опускаю глаза:
— Я ещё не решила.
— Я не имею права настаивать, Вита, — говорит он уже без иронии в голосе, — Но если ты дашь мне увидеться с дочерью.
— Нет! Я не дам, — заставляю его замолчать.
Взгляд его тяжелеет, а брови сдвигаются. Серая поросль прячет лицо, но итак ясно, как он расстроен. Наверное, ждал, я сама предложу? После такой «шефской помощи»?
— Никит, в моей жизни сейчас столько всего происходит. Я не выдержу, если ещё и это, — неожиданный всплеск откровенности рушит возникшую стену.
Он, наклонив голову на бок, впивается взглядом. Да так, что меня пробирает до самых костей. Так охота ему рассказать! Поделиться хоть с кем-нибудь…
Но вместо этого я отправляю в рот лайм, висящий на краю стакана. Тот кислый, я морщусь и скорее берусь запивать.
— Помнишь, как ты возвращала мне серьги? — насмешливо делится он.
Я замираю, сглотнув:
— Почему ты припомнил сейчас?
— Ну, — пожимает плечами, одетыми в лёгкий волнующий хлопок, — Столько лет прошло, а ты совсем не изменилась. Всё также непримирима в своём нежелании быть от кого-то зависимой, да?
— Но, тем не менее, тебе в прошлый раз удалось, — отвечаю.
Мохито безалкогольный. Но голова у меня слегка кружится. Кажется, время уносит назад…
— Удалось что? — уточняет.
— Сделать меня зависимой, — говорю, продолжая давить свой коктейль.
Он стучит по столу зажигалкой. Та очень красивая, медного цвета.
— В этот раз не удастся? — рождает вопрос.
— Так вот в чём заключается твой коварнейший план, Богачёв? — говорю без улыбки.
Он спешит разуверить меня:
— Извини, не сдержался! Нет никакого плана, Вит. Просто я понял, что должен помочь.
— Ты ничего мне не должен, — вздыхаю, допив.
— Коктейль за мой счёт, — произносит он бармену.
Я усмехаюсь. Извлекаю из сумочки свой кошелёк. Достаю из него пару тысяч:
— В счёт погашения долга, — крутящийся стул отпускает меня.
— Вит, — осуждающий взгляд Богачёва настигает на выходе.
Я, обернувшись, смотрю на него. И какая-то тень недосказанных слов между нами, запутанных временем, болью с обеих сторон. Я почти вижу её, она почти осязаема! Улыбнувшись ему на прощание, я ухожу.
Стоит мне сесть в машину, как на карту Сбербанка приходит искомая сумма.
«2000 рублей, отправитель Н.Г. Богачёв».
Глава 14. Костя
Жизнь лишила всего. Виталя ушла, забрала с собой Капустина. Работы нет, Тоха в лагере. Майка звонила, просила деньжат! Почему все звонят только с просьбой пополнить копилку. А просто так, уточнить, жив ли я? Как живу? Впрочем, оно и к лучшему. У меня уйма свободного времени.
Сегодня всецело себя посвятил разным, очень полезным вещам. Чтобы мозги не закисли, послушал подкасты. И даже поспорил с учёными вслух! Сделал заметки, как будто готовлюсь к работе. Нужно держать себя в тонусе, вдруг я ещё пригожусь? Поделал гимнастику. Ведь ещё Антон Павлович Чехов сказал, что в человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа и мысли.
Помылся и выпрямил волосы. Захотелось увидеть себя молодым! Эксперимент оказался так себе. На меня из зеркала смотрел усталый «парнишка», лет сорока пяти. Захотелось обратно завиться. Побрился. Помолодел? Возможно! На годик, не больше.
Я твёрдо решил, глядя в глаза своему отражению. Что сегодня пойду к ней! Скажу всё, что так долго хотел. Впрочем, я ей уже говорил. Что люблю! Что тоскую. Что прощения прошу. Что ещё? Скажу ещё раз, но только другими словами.
Долго ищу, что надеть. Перерыл гардероб. Кажется, нет той футболочки с надписью «Teacher». Её мне Виталя дарила! Ей было бы лестно, что я буду в ней. Впрочем, она многое мне подарила. К примеру, любимого сына. И двадцать лет счастья! Неужели, вот это всё стоит одной лишь оплошности? Совершённой, к слову сказать, в нетрезвом уме и в нетвёрдой памяти. Вот об этом я ей и скажу! В тот момент я плохо себя контролировал, к тому же, был зол на неё. Может, зря?
Выбираю под тонкие тёмные джинсы с прорехами футболку под цвет. Надпись на ткани гласит: «You are my everything». И это — чистейшая правда! Пускай за меня ей всё скажет футболка. Витка же знает английский. И то, что она для меня — целый мир!
В цветочном ларьке покупаю букетик ирисов. Вперемешку с какими-то белыми нежными цветами, смотрится здорово. Думаю, торт будет лишним? Витка опять проведёт параллели с Миланой. Лучше куплю ей конфеты с орехом. Она у меня, как бельчонок-грызун. Обожает фундук!
Ну, вот! Упакован. В довесок взял Сангрию, испанский коктейль из вина. Может быть, память сработает? Вспомнит, как пили на крыше, когда отмечали мой красный диплом…
Приезжаю пораньше. И весь такой при делах, захожу вслед за тётей в подъезд. Это не та ли гусыня, которая так упрекающее зыркала в прошлый раз из соседней двери? Лифта в её доме нет. К сожалению! Здесь вообще каждый угол пропитан дремучестью. Того и гляди, отпадёт штукатурка, или пол под ногами провалится. Года три назад началась реставрация здания, да так и не кончилась, по сей день. И никогда не закончится. Проще снести эту рухлядь и построить новое. Но нельзя! Это ж памятник.
Я дожидаюсь на первом, пока женщина в белом платке поднимается.