Вспомнив всё это, я попытался высвободиться из материнских объятий, но вместо этого лишь зеваю и проваливаюсь в сон, вновь погружаясь в тот хаос воспоминаний.
— Ваша честь, — произносил я, обводя взглядом зал, полный аристократов с надменными выражениями лиц, — вы не можете осудить моего клиента. Его вина — всего лишь следствие неправильного применения древних ритуалов. Да, он совершил грех. Но кто из нас безгрешен?
Я обвел взглядом лица двенадцати сословных представителей, внимавших каждому моему слову.
Если из вас есть хоть один без греха — немедленно покиньте зал суда….
Испуганные присяжные переглянулись между собой, вспоминая свои грехи. Я хмыкнул, поочередно читая грех каждого из них. Моим особым даром, помимо дара ораторства и внушения, была телепатия, благодаря которой я получал все что угодно от кого угодно.
Я мог бы просто перечислить их грехи перед честным народом, перед судом и вольными слушателями, но не стал. Они и так выдали себя с потрохами, потупив свои грешные взоры в пол.
Покиньте зал, и явитесь вновь. Ведь даже самый безгрешный из всех людей младенец — и тот наделен первородным грехом! Грех — это не то, чего надо стыдиться! Это то, из чего мы состоим! Как нельзя судить человека за наличие тела, так нельзя его судить и за наличие греха.
Громкие аплодисменты взорвали зал судебного заседания.
Теперь же, вместо того, чтобы стоять перед судом, я оказался в этом родильном отделении, где вместо уважения, почтения и закона царили санитарно-эпидемиологические нормы.
Я резко проснулся от того, что меня поместили под струю тёплой водички, отмывая, а затем промокая пеленкой.
Знай я наперёд, что те сутки были последними, я бы провел их лучше в горячих объятиях путан или одной из тех невинных да божественно-красивых девиц, каждая из которых мечтала стать моей супруженицей.
Меня запеленали, словно мумию, мешая хоть как-то шевелить руками и ногами.
— Вы совсем потеряли рассудок? — снова кричу я.
Но вновь вместо слов изо рта вылетел лишь громкий крик, который вызвал странный звук из уст акушерки, похожий на ТШЩШШШ….
— У вас нет права связывать меня, это приравнивается к лишению свободы передвижения! Я буду жаловаться в Верховный тайный совет!
Я чувствую, как капля молозива стекает по моей щеке, и на мгновение мне становится смешно. Акушерка улыбается в ответ.
— Ишь, какой бойкий и голосистый! У такого уж точно есть дар, повезло вам, мамаша!
Дар? В этом ты права, женщина! Его у меня хоть отбавляй. Сейчас я прочту твои мысли и узнаю потаенные грехи.
Я напрягся что есть мочи. Но вместо прочтения мысли почувствовал удар током. Я напрягся сильнее, удар повторился, равный приложенной мной силе. Вокруг меня будто была какая-то защитная оболочка, мешающая мне пользоваться силой.
Я напрягся третий раз и…. заорал что есть мочи. Третий удар оказался болезненным настолько, будто мое сердце поразила молния.
— Что это с ним? — услышал я напуганный голос мамы.
— Перетрудился, — весело ответила акушерка, засовывая мне в рот пустышку. — Родиться — это вам не водицы напиться, задача со звездочкой.
— Всё будет хорошо, — произнесла акушерка, прижимая меня к себе. — Теперь ты в безопасности.
— В безопасности⁈ — молчаливо воскликнул я, глядя ей в глаза. — Я защищал целые империи от падения! А теперь я сам могу откуда угодно свалиться, завернутый в эти пеленки, как кулек с хлебом.
— Да-да, — сказала она, словно читая мои мысли. — Вот так…. Расслабься и засыпай.
Внутри меня разгорался гнев: как смеют они так обращаться с адвокатом, который день назад был на вершине мира?
— Я найду способ вернуть себя, — шепчу я про себя, глядя в потолок больничной палаты. — Я отомщу всем, кто посмел так унизить меня, превратив в молокососа.
Рано или поздно я найду способ вернуться к своей прежней жизни. Я не готов оставить свои амбиции и возможности просто так.
— Я адвокат-демонолог, — произношу я, смело глядя в пустоту. — И прошибу любые стены, даже больничные, чтобы добиться своей цели.
Тишина, воцарившаяся в палате, кажется обманчивой.
Женщина осторожно перекладывает меня с пеленального столика на какое-то устройство на колесиках. Ее слова и эта чертова пустышка действительно успокаивают пуще сигары. Против моей воли веки становятся тяжелыми, будто наполняются свинцом. И я снова погружаюсь в дремоту воспоминаний.
Я пытаюсь восстановить ход событий последнего дня, что стало последним моментом моей прошлой жизни, но мысли путаются в голове, как заблудившиеся души.
ВЖУХ!
Ярко-зеленый свет пронзает мрачную ночь и темь кабинета, освещаемого дотоле лишь светом одной свечи. Передо мной стоит демон. Самый могущественный из всех. Тот, чье имя не принято называть.
— Я дам тебе то, что ты хочешь. А ты… Ты готов заплатить цену? — спросил демон, его глаза светились жадностью.
— Да, — ответил я, не подозревая, что это «да» приведет меня к такому абсурду, как быть новорождённым в этом странном, абсурдном мире.
Итак, что мы имеем? Из этих жалких крупиц воспоминания ясно одно — я заключил сделку с самым могущественным демоном. Сделку, которая, как я теперь понял, стоила мне жизни.
Но что я пожелал взамен? И чего от меня требуется теперь? Чем я в этом беспомощном теле могу быть полезен всемогущему демону? Какой договор я с ним заключил?
Я открываю глаза и вижу себя в новой, послеродовой палате. Зрение стало гораздо ясней, что не может не радовать, да и мысли чуть прояснились. Похоже, жизнь налаживается. Сон позволяет мне развиваться в разы быстрее, чем на это способен обычный младенец.
Мама начала напевать мне колыбельную, укачивая меня на руках:
— Спать пора, свеча сгорела,
Да и ты, моя краса,
Голова отяжелела,
Кудри лезут на глаза.
Да сколько можно спать? Ладно ещё, когда обед по расписанию. Жё не манж па сис жур, — как говорят французы. Но, чтобы сон целый день — это точно не для меня.
Вскидываю на мать строгий взгляд. Она смеётся.
— Нравится песенка? — спрашивает мама. — Спи, малыш, спи, Мирослав.
Милослав? Хм, в том мире я был Мстиславом Владимировичем. Но ничего, это имя тоже неплохо. По крайней мере, останусь Славой.
— А тебя как зовут, маменька?