Я моргаю, выбирая вариант: «Блуд».
Слышится звук, похожий на щелчок затвора фотоаппарата.
Секунду ничего не происходит. Электронный домкрат вновь начинает жужжать, но «БАХ»!
Внезапно открывается дверь, ударяясь об стену.
В палату заходит медсестра. Она не похожа на ту приятную акушерку. Эта в разы моложе, ноги растут от ушей, а пышные груди не уступают коллеге и соблазнительно вываливаются из разреза её коротенького белого медицинского халатика.
— Ваше благородие? — удивлённо вопрошает она.
Князь Рублевкий, он же мой папенька, оборачивается на это божественное создание, а мама громко всхлипывает, мне кажется, что с облегчением.
— Простите, но в палате не дозволено находиться никому, кроме младенцев, рожениц и медицинского персонала.
— Не положено⁈ Ты хоть понимаешь, с кем ты говоришь, челядь! — кричит разгневанный отец. Но в этот момент его живот предательски громко урчит, напоминая о невыносимом голоде. И папенька отворачивается в сторону окна, чтобы создать ощущение, будто это не он издал этот нелицеприятный звук.
— Понимаю, князь Андрей, и благодарствую за то, что вы выбрали наше родильное отделение, — мягко отвечает медсестра и в этот момент замечает мою маму, тихо плачущую на полу. — Княгиня Софья, что с вами? Вам плохо?
Медсестра с заботой наклоняется к моей маме, как раз в тот момент, когда на них оборачивается отец.
— Да, все в порядке, спасибо за беспокойство, — вставая с пола, тихо отвечает маменька, покачивая своей светловолосой кудрявой головой. Интересно, я унаследовал её шевелюру или эту лысину отца на лбу?
Я вспоминаю одну из судебных экспертиз, где эксперт характеризовал залысину обвиняемого как последствия излишки наличия тестостерона, и, следовательно, индикатор бабничества. И эксперт был абсолютно прав — ведь тот мой клиент совершил преступление под властью самого распространенного греха — прелюбодеяния.
Блуд-блуд-блуд…
Мигает слово в моей голове. Да! Ответ верный!
Ко мне начинают просачиваться крупицы мыслей моего папеньки. Раньше в чтении мыслей мне не было равных. А сейчас только:
«Дыр, Мыр, Пыр, какая жопа! Я бы вкусил. Дыр. Мыр. Пыр. Сыр»
Негусто, но месседж ясен.
— А вас как величать? — обращается отец к заднице медсестры, покуда маменька объясняет ей, что с ней все хорошо: ничего не болит, не тошнит, и даже голова не идет кругом.
Медсестра разгибается, и на этот раз взгляд отца замирает ровно на ее глазах. Но несколькими дюймами ниже.
— Ангелина Бедросовна, — отвечает она.
Нотки в её голосе дают понять, что ей льстит столь пристальное внимание как-никак князя из рода Рублевских.
— Не изволите ли вы со мной отобедать в кабакеза углом? — спрашивает отец, будто моей мамы и вовсе нет в этой палате.
Но отчего-то это лишь успокаивает его жену. В последний раз громко всхлипнув, она прекращает плакать и смотрит с надеждой на меня. Похоже, я ей дороже её неверного супруга.
— Мне не дозволено обедать с посетителями, — отвечает медсестра дерзко.
Лицо моего батюшки кривится от гнева. Он не привык слышать слово «нет».
Черт! Если она откажет ему, то оставшийся из его трёх грехов гнев возымеет преимущественную силу. Отец перестанет его контролировать, и он разорвет нас с мамой на сотню маленьких гоблинов.
Я устремляю силу мысли на рыжеволосую голову медсестры, крошечную, как кочан капусты.
Вмиг понимаю, что я перестал видеть мир в черно-белых красках, вновь обретя способность различать яркие цвета. Развитие-то не стоит на месте, что не может не радовать.
Ее волосы спрятаны под медицинской шапочкой, но непослушная ярко-рыжая прядь выбилась из общего «стада» и падает на её молочно-белое лицо.
Мммм…. Молочка бы сейчас ещё глотнуть.
Возникает некстати мысль, но я гоню её прочь. Сейчас не до молочка. На кону моя жизнь. А, возможно, и мамина. Нужно срочно принимать меры по устранению опасности!
Я зажмуриваюсь, отгоняя мысли про молочко, и, вновь открыв глаза, устремляю пристальный взгляд в область третьего глаза медсестры. Мой взор посылает прозрачные лучи, которые проникают ей в подсознание.
На темном экране загораются надписи:
Гордыня — Зависть — Чревоугодие.
Судя по её грехам, девчушка тоже любит хомячить, как мой папенька. Гордыней она похожа на меня. А зависть — что-то новенькое.
Что же выбрать? Что выбрать?
Ошибиться нельзя. Ошибка будет стоить мне жизни. Ещё немного, и миссия будет провалена, а мой так называемый отец свернет от гнева мою ещё неокрепшую шею.
Делая нечеловеческие усилия, я жму одновременно на две кнопки: «Зависть» и «Чревоугодие».
Второй попытки не будет.
«Бжжжж», — раздается звук из живота медсестры. Подействовало.
Программа работает. Я могу, хоть пока и довольно криво, управлять людьми через их смертные грехи.
Углубляюсь в подкорку головного мозга медсестры, и до меня начинают доноситься ее тихие мысли. Фразы становятся более связанными:
«Чем она лучше меня? Ей князь, а мне что — медбрат Васька? Я тоже могу родить ему наследника. И, может, кого-то получше, чем этот кудрявый светловолосый малыш. Чего он так на меня вылупился?»
Я хмыкаю. И всё-таки мне достались пшеничные локоны — в маму.
— Хотя… Я что-то тоже внезапно проголодалась. Вы же никому не расскажете, ежелия соглашусь отобедать с вами, ваше благородие?
Отец расплывается в победной усмешке. Я тоже улыбаюсь, у меня получилось! Меня волнует только одно — что поведение отца может расстроить маму, но она держится молодцом. Смотрит на них, будто на кадр сериала, без каких-то эмоций. Прочитать ещё и ее мысли мне уже не хватает сил. Я их полностью израсходовал на манипуляции грехами и чтение мыслей этих двоих чревоугодников.
— Не расскажу, это будет наш секрет. Да, София? — он поворачивается на маму, которая подходит ко мне и с облегчением, что папенька потерял к младенцу всякий интерес, берёт меня на руки, прижимая к груди.
— Да, дорогой, — покорно отвечает она. — Приятного вам аппетита.
— Смотри у меня! — выплевывает яростно отец. — Если кому-то расскажешь…
— Я — могила! — перебивает его маменька.
Отец зло хмыкает. Он рад, что полностью подавил волю супруги и может на её глазах творить любые бесчинства.
Медсестра, виляя пятой точкой, выходит из палаты. За ней следует отец.
Мама сильнее прижимает меня к себе, будто пытается отгородить от этого безумного мира.
— Ну всё, все хорошо. Больше тебе ничего не угрожает, мой любимый сыночек, — шепчет мне она.
И я вновь чувствую, как веки наливаются свинцом. Силы разом покидают. Мне нужно незамедлительное восстановление энергии. Живительный сон.
Но перед тем, как заснуть, я вижу, как папенька оборачивается на пороге палаты:
— Я вызову к тебе специалиста по младенцам. И ежели он не обнаружит силы волшебной у нашего