— Я пойду, — повторяет он неуверенно, в надежде, что его остановят. Но он не на ту напал.
— Идите-идите, — в голосе мамы проскальзывают нотки раздражения.
Он с ясно видимым разочарованием пакует свой агрегат в специальный чемоданчик и, опустив плечи, направляется к двери.
— Хотя нет, постойте!
— Будете стрелять? — эксперт пытается шутить, чтобы понравиться маме.
— Нет, буду молить вас ничего не говорить пока моему мужу.
Похоже, маме со мной не свезло! Отец убьет нас обоих, узнав, что у меня нет абсолютно никаких магических сил. Вот и сказочке конец! А читал кто — молодец!
Но я не из тех, кто привык сдаваться! И мама моя, оказывается, со мной одной крови.
Как только за экспертом закрывается дверь, она начинает скручивать одеяло, так, что оно напоминает фигуру человека. Сверху прикрывает его простыней.
«Не забудь меня, мать!» — пытаюсь я докричаться до нее мысленно, и она будто бы меня слышит.
— Тише, Мирослав, не плачь. Мама даст тебе калач.
Да я и не плачу. Почему детский крик принято причислять к разряду розовых соплей, когда это голос боли истинного мужика, пусть даже он в данный момент находится в памперсе? И причем тут калач? Мне бы сейчас лучше чесночных гренок, да пенного. Вот что может разом снять любую боль.
— Все будет хорошо! Тебя никто не тронет! Я не дам тебя в обиду, — продолжает успокаивать меня зачем-то мама.
Удивительно и непривычно быть не тем, кто защищает, а тем, кого защищают. Но я уверен, это продлится недолго, я добьюсь того, чтобы силы вернулись ко мне. Я разблокирую свое ядро. И снова смогу защищать страждущих и управлять людьми, демонами и правосудием, поворачивая законы в ту сторону, которая выгодна мне и моему клиенту.
Мама, не теряя времени, сооружает из подгузников нечто, похожее на малыша, она заворачивает его в пеленку, завязывает лентой и укладывает на боковую в прозрачный кейс, стоящий рядом с кроватью для рожениц.
— Готово!
София отходит на шаг, оценивая проделанную работу и удовлетворенно кивает.
— А теперь нам пора, сынок! Покуда нас не хватился твой бешеный папенька.
Мама хватает меня на руки, но затем, будто что-то вспомнив, проходит в сторону небольшого столика, на котором стоит радиола.
— Включу новости, пусть думают, что я тут с кем-то разговариваю. Так ко мне не сразу решатся зайти.
Она проговаривает все это для меня, и я благодарен этой женщине. Какая ж она умница! Мне не приходится тратить драгоценные силы на чтение её мыслей, когда они и так озвучиваются мне вслух.
— Граф Орлов, владелец ресторанной империи Сети питейных заведений «Визитер», был убит сегодня ночью в своем имении, — звучит голос диктора.
Мама собирается покинуть палату. Но я издаю ор протеста. В этой новости меня что-то цепляет, и я интуитивно понимаю, что мне необходимо дослушать её до конца.
— Что такое? Ты почему плачешь? Проголодался?
Я, если честно, сыт. Удивительно, но капли молочка мне хватило практически на целый день. Удобная штука. Можно быстренько перекусить и быть свободным на довольно длительное время.
Мама на ходу начинает кормление, нервно расхаживая по больничной палате из стороны в сторону.
Молочко! Вкуснятина!
На миг я закатываю глаза, забывая обо всем. Но чеканный голос диктора приводит меня в чувство.
— Это второе за сутки убийство аристократов — крупнейших рестораторов московской губернии. Кто стоит за этими хладнокровными преступлениями, и связаны ли они между собой? Поем, простите, оговорился. Пока об этом приходится только гадать. А мы переходим к светской хронике, которую озвучит госпожа Оксана Александровна. Вам слово!
— Оговорка у вас получилась по Фрейду, Михаил Алексеевич. Все мы любим покушать, особенно в дорогих кабаках. И я бы сейчас не отказалась от сочного бургера — как раз такого, с каким был сегодня замечен князь Андрей Рублевский. Причем не один, а в обществе прекрасной рыжеволосой дамы.
— О Боги! — восклицает мама. — Какой позор! Он даже не удосужился выбрать заведение, спрятанное от глаз щелкопёров. Какой позор!
— В то время как его супруга, госпожа Софья Павловна, находится в родильном отделении и до сих пор не объявила объем магических способностей новорожденного сына.
— Теперь нам точно надо бежать, не то газетчики решат, чего доброго, нас навестить. А еще хуже — вернется твой папенька…
Мама захлопывает халат, утирая его краем каплю молочка на моих ещё не обсохших губах и осторожно проходит к двери, прислушиваясь, а затем, приоткрывая её, тихо произносит:
— Кажется, никого!
Она осторожно выглядывает из двери, прижимая меня к себе бережно, словно зеницу ока, и начинает пробираться по темному мрачному коридору, стараясь ступать бесшумно.
За поворотом мелькает какая-то тень.
Хочу повернуть голову, но даже это элементарное действие мне пока не по силам. Чертова малышовая беспомощность.
Мне видно только сидящую на посту медсестру. Она приподнимается со своего места и смотрит на кого-то, стоящего рядом с ней. Женщина открывает рот, видимо, планируя закричать, но не успевает произнести ни звука и падает плашмя на пол без признаков жизни.
Мушки-петрушки! Нам с мамой нельзя идти в эту сторону. Ни за какие коврижки! Отчего-то я уверен, что те дьявольские силы, которые только что оглушили медсестру, пришли за нами, а точнее, за мной.
Демонов я всегда чувствовал за версту. За годы работы с ними у меня выработалась чуйка на них, как у кота на экстракт валерьянки.
Как в песенке поется: «Я демона узнаю по погодке». Вот и сейчас в коридоре буквально сгустились краски. Свет становится темнее, а воздух сгущается, как перед ливнем с дождем.
В подтверждение этих мыслей в голове загорается красная лампочка:
DANGER! DANGER! DANGER!
Я начинаю внушать мысль об опасности маме.
Но она не видела метаморфозу, приключившуюся с несчастной медсестрой. В этот момент мама оборачивалась в страхе назад, проверить, нет ли кого рядом. А сейчас, глядя вперед по коридору, ей кажется, что путь полностью свободен, и она быстрыми шагами передвигается в сторону пустого пункта медсестры.
Если я сейчас закричу, то привлеку внимание демонов. Непонятно, сколько их там, и каково их намерение.
Говорят, что у ребенка и матери существует невидимая связь. И мать иной раз может даже прочесть мысли ребенка. Но с нашей связью с матерью было что-то не так! Мне оказалось гораздо легче внушить что-то той грудастой акушерке, решившей отобедать с моим батенькой, чем вложить мысль в голову мамы.
Мама продолжает идти в самое пекло. Мой кулак сжимается от злости и безысходности настолько, насколько способен.