— Верно, Теофил не велел ей трогать коронационный зал, — заметил он, нажимая на гнутую красивую ручку. — Все-таки, он сам рассчитывал сесть на трон. А если зал ограбить, то и садиться не на что будет!
И верно.
В довольно просторном зале с натертыми до блеска паркетными полами золоченые колонны поддерживали потолочные арки.
Стены тоже были украшены позолотой и лепниной.
Свет наших свеч отражался в огромных зеркалах и в стеклах высоких окон.
А у дальней стены, на возвышении, куда вели три ступеньки, на алом ковре стоял трон.
Точнее, два — один побольше и помассивнее, а второй поменьше. Оба с золочеными ножками, с золочеными коронами на спинках и с алыми бархатными скамеечками для ног.
— Присядь-ка, — велел принц озорно, забирая у меня свечи.
— Зачем? — спросила я.
— Ну, как же? Примерить. Попробовать — удобно ли? А вдруг нет?
Я послушалась и присела.
Нужно сказать, было довольно удобно. Спинка сидения поддерживала мою спину в ровном состоянии, и я даже ощутила себя немного величественнее.
Фонарик над моей головой летал в совершенном восхищении.
А принц, установив подсвечники на пол, подошел к моему трону и галантно поклонился.
— Позвольте пригласить вас на танец, ваше высочество! — произнес он.
— Анжелику ты тоже так приглашал? — ревниво произнесла я.
Принц тряхнул головой:
— Ей не довелось ни разу сидеть на троне, — беспечно ответил он. — Да, к слову, и в спальню свою я ее не приглашал. Иначе мне бы пришлось на ней жениться в тот же день. Но в этом-то я был благоразумен, и не раздавал таких жирных обещаний!
— Ах, вот как!
— Так вы даете согласие на танец, ваше высочество? — настойчиво повторил он, протягивая мне руку.
И я, разумеется, вложила ладонь в его ладонь.
Его вторая рука скользнула по моей талии.
Он притянул меня к себе, обнял, и мы, словно в зале играла музыка, закружились в вальсе.
— Придет много-много гостей, — произнес он, кружа меня, в моем платье горничной, по блестящему драгоценному разноцветному паркету. — Они будут поздравлять нас. А мы будем нарядные и красивые! Нас обвенчают и наденут на наши головы короны. Мы принесем друг другу клятвы верности. И я торжественно пообещаю, что никогда больше не буду так опрометчиво и глупо спорить с опасными и коварными типами! А потом, когда поздравления стихнут, мы станцуем вальс на радость всем. Но это потом и для всех. А сегодня мы танцуем одни — друг для друга.
И мы кружились в вальсе, в темном зале, с волшебным фонариком над нашими головами, со свечами, отражающимися во всех зеркалах.
И целовались мы тоже для себя — потому что хотелось. А на свадьбе наверняка этого делать будет нельзя. Ну, или можно, в очень сдержанном варианте.
А нам сдерживаться не хотелось!
И наш танец просто распался, кончился, когда поцелуйное безумие затопило наши разумы.
Мы стояли, тесно обнявшись, и целовались так, как не целовались никогда и ни с кем, ни в одном из миров.
А фонарик с восторженным писком летал вокруг нас по спирали. Как гирлянда вокруг новогодней елки!
— Зеленые, — изумленно выдохнул принц, отстранившись от меня. — У тебя невероятно зеленые глаза! Как темный подлесок! Невероятно красиво!
И тогда он меня взял на руки и понес обратно в спальню.
А фонарик последовал за нами, прежде затушив горящие свечи взмахами своих крылышек.
Но и его мы отправили спать в шкаф, в компанию к моей ведьминской шляпе и плащу.
Потому что в тех делах, которыми мы собирались заниматься, свет был не очень нужен.
И очень скоро я ощутила обнаженной кожей прохладу чистого белья на королевской постели и жар королевского тела.
— Раздаете жирные обещания? — пискнула я стыдливо, когда его рука страстно коснулась моей груди.
— Это чтоб никто из нас не сумел отвертеться о свадьбы, — ответил он, целуя меня в обнаженное плечо более чем страстно. — Более серьезного обещания я не давал никому!
Ох, не так, совсем не так заканчиваются веселые сказки!
А наша заканчивалась именно так. Страстно, жарко и неистово!
И все то, о чем вы подумали — было.
Принц был со мной страстен, нежен и ласков. Неумолим, жаден и неутомим настолько, что порой мне приходилось умолять его о пощаде.
Но и тогда он не щадил.
Он был слишком ненасытен и темпераментен.
И я, утонувшая в его ласках, изнемогающая и покоренная, качалась на волнах безумного наслаждения, могла лишь слабо сопротивляться.
И начинать сладкую игру снова.
* * *
Угадайте, куда он потащил меня наутро в первую очередь?!
Да, да!
В ванну!
В его оплот неги, удовольствия и разврата!
О, эта отличная, модернизированная гномами мраморная белая комната!
Трехметровая ванна, наполненная горячей водой, пеной и ароматическими маслами!
Черные блестящие краны, черный тропический душ, бьющий горячей водой, и белоснежный, гладкий, как свежеснесенное яйцо, потолок с черными агатовыми фонариками и черной окантовкой по периметру!
Ванная комната с мраморными разводами на стенах, с зеркалом с подсветкой, с белоснежной тумбой под маленькой изящной раковиной, с голубым керамическим стаканчиком для зубных щеток, с голубым флаконом для мыла, с бирюзовой шторкой и с таким же мягким и пушистым ковриком для ног!
И бирюзовая шторка на карнизе!
Мечта, а не ванная!
В кипяток наслаждения принц меня усадил первую, принеся на руках, и налил в воду половину флакона с ароматной пеной!
Потом он массировал мне пятки щеткой с жёсткой щетиной, и я чуть не утонула, расслабившись от кайфа.
Все-таки, принц знал толк в наслаждениях!
— Слушай, а гномы прямо-таки художники! — оценила я, выглядывая из пышной пены, разглядывая все вокруг. — Это… очень красиво и стильно! Намного лучше какой-то розовой раковины!
— О да, — беспечно подтвердил принц, залезая ко мне в ванну и плещась в горячей воде. — Я ни минуты не пожалел о модернизации, увидев конечный результат. Новая мода мне очень даже нравится!
Потом мы пили ледяное игристое из хрустальных фужеров, которое принц притащил сам, тайком прокравшись на кухню, ели фрукты и мороженое, и под водой ласкали руки друг друга — и не только.
А потом, когда голова моя уже кружилась от ароматов и смеха, мы осмелели и приблизились друг к другу.
Крепко обнялись, прижались под водой, и не менее крепко поцеловались, обнявшись и упрятавшись в пену и горячую воду, как в одеяло.
Я готова была выпрыгнуть из кожи от стеснения, но принц мне не позволил и шевельнуться.
Он гладил и ласкал меня так,