Ивар же с интересом наблюдал за мной.
— Получается усмирить его? — с нехорошим любопытством спросил он. — Получается унять жажду вседозволенности? О, вероятно, у этого ребенка есть шанс не стать монстром, как его папаша. Именно вседозволенность однажды нас и погубит…
— Ты сам монстр, — огрызнулась я. Раздражение и гнев снова вспыхнули во мне, мгновенно. Но я упрямо их подавила. Силой. Дрожа от желания вцепиться Ивару в глаза — и не делая этого. — Не смей моего ребенка так называть.
— Но он плоть от плоти своего отца, — напомнил мне Ивар. Казалось, он нарочно меня дразнил. — И он сильнее тебя.
— Я научу его пользоваться не только силой, — ответила я. — Но и разумом.
— Ты уж постарайся, — издеваясь, ответил Ивар, отступая к двери. — Что ж, я иду за платьем. Подожди меня, птичка, никуда не улетай. А за это спасибо, — он указал пальцем на окровавленное лицо. — Кстати. Ты не могла бы еще укусить меня? Для правдоподобия?
— Пошел вон! — я снова кинулась на Ивара. В груди будто огонь горел. Во рту стало солоно от крови — кажется, от злости я прокусила себе губу.
А ведь это только начало…
— Ухожу, ухожу, радость моя! — паясничая, ответил Ивар и скрылся за дверью.
После этих разрушающих приступов ярости я обессиленно упала на пол и долго лежала, приходя в себя.
Нет, так не пойдет.
Неужто я стану все время на людей кидаться, за каждое не понравившееся мне слово? А если не кидаться, если не девать ребенку то, чего он хочет — мести, драки и крови, — то долго я не выдержу.
Сорвусь.
Марта была права?.. Избавиться, пока не поздно? Найти другого, хорошего и честного мужчину, от него родить?..
Эта подлая, скользкая мысль промелькнула где-то на периферии сознания, и я тотчас обрела силы.
Уселась, жадно глотая воздух.
— Нет-нет-нет, — от страха у меня даже холодок по спине побежал. От страха потому, что я в шаге от страшнейшего предательства стою! — Такие мысли прочь! Я должна быть сильной! Кто сказал, что будет легко?
Вскоре явился Ивар с комком тряпья подмышкой.
Он помалкивал и больше не дразнился.
Но я видела, как он прячет нож в ножны. И руки его были в крови.
— Ты что, — закричал он, — не привела себя в порядок?! Я же велел!
Он налетел на меня, подхватил под руки и рывком поставил на ноги.
От него пахло кровью.
А внизу, как мне показалось, нарастал крик и бой посуды.
— Живо, живо!
Он подтащил меня к умывальнику. Из кувшина плеснул в тазик воды и, ухватив ща шею, окунул меня туда лицом.
— Да отмывайся ты, черт тебя дери!
Я задохнулась от его грубости, но он макал и макал меня, пока я окончательно не пришла в себя и не начала сопротивляться.
— Да пусти же!
Он отпустил.
Пока я жадно дышала, он быстро содрал с меня юбку, вспорол ножом шнурки моего корсажа.
— Да ты что творишь!..
— Раздеваю тебя.
— Да как ты можешь!..
— Могу по-всякому. Тоже мне, наука — женщину раздеть. Некогда крутить реверансы и возиться, — зло ответил он, наскоро вытирая окровавленные руки моим старым платьем. — Переодевайся!
Оторвав клок от моей старой юбки, он насильно вытер мне мокрое лицо. Насухо и начисто. Как капризному ребенку-неумехе.
— Ты что, ты кого-то убил? — стуча зубами, спросила я, натягивая ворованную юбку.
Она была красивой, добротной, из плотной зеленой ткани.
Корсаж тоже был нарядным, ушитым тонким узором мелким бисером, с новыми цветными шнурками.
Ивар грубым рывком затянул шнурки так, что мне и дышать стало трудно.
Но, кажется, ему на это было плевать.
— Конечно, убил, — глухо ответил он.
— Кого?! Надеюсь, не хозяйку этого платья? — ахнула я.
— Того человека, с которым ты разговаривала, — кратко ответил он.
— Князя?!
Ивар кивнул.
— Его. Еще как убил. Подло и вероломно, ткнув хорошенько ножом с шею. Сзади.
— Но зачем?!
— Он единственный тебе прямо в лицо смотрел. Он мог опознать тебя и натравить своих людей, — кратко ответил Ивар. — Теперь не натравит… А еще он мешал мне обшаривать его карманы в поисках рубина.
— Нашел?!
— Нет, птичка. Камешка у него уже не было, вот досада… впрочем, это даже немного хорошо. Пусть думают, что убили из-за него. Ну, а пока там поножовщина, до тебя нет никому дела! — лицо Ивара помрачнело и даже потемнело от гнева. — Ай-ай, все равно это дурно. Теперь точно не скрыть, что объявился новый златовед! Но, видит ад, я сделал все, что мог.
Я похолодела от тяжести этих слов.
— Может, рубин потерялся? — предположила я робко.
— Такие вещи не теряются, — ответил Ивар. — Не удивлюсь, если его уже осматривает огранщик. — Ай, ай, плохо!
Он яростно дергал шнурки на моем корсаже, затягивая их.
Видимо, искусство одевать женщину ему тоже было подвластно…
— Ну, все, — Ивар крутанул меня, поворачивая к себе лицом. Тревожно оглядел, снова грубо потер мое лицо, оттирая остатки сажи. — Теперь ты похожа на человека, а не на побирушку в рванине. Я спущу тебя на веревке вниз из окна. Потом все тряпки и твою корзину сожгу. Никто не поймет, куда ты делась. И заклинаю — беги! Беги и прячься! И постарайся, чтобы видели тебя как можно реже!
Он разодрал на полосы принесенные с собой тряпки, связал их, смастерив веревку.
Обвязал меня поперек туловища и весьма непочтительно выпихнул в окно.
Я повисла над брусчаткой, болтая ногами.
— Лети, птичка! — повторил Ивар и стал осторожно меня спускать.
Когда ноги мои коснулись уличных камней, я вывернулась из связанной Иваром петли, и он ловко втянул тряпичную верёвку в окно.
— Беги! — прошипел он страшно, и я припустила по улице, подальше от пугающего меня места.
Но обратно к Марте я не спешила.
Марта ждет меня со стапятидесятью монетами, а не с тридцатью. Я не могу обмануть ее ожиданий! Просто не могу обмануть!
Я слово дала, а это иногда поважнее жизни.
К тому же, нужно много чего купить. Провизии, много муки, масла и сахара. Мяса, молока. Повозку и мула,