Ах, вот оно что…
Он серьезно считает, что мой побег — это просто поведение глупой капризной женушки?
Поэтому смотрит на меня свысока?
Как на идиотку?
Ну, чудно!
— Я не вернусь к нему никогда, — резко ответила я.
— Зачем бросаться такими категоричными словами! — усмехнулся казначей.
Его ухмылочки начинали меня бесить.
— Он хотел меня убить, — отрезала я. — Наследник ему нужен, а вот я — нет. Я для него не человек. Не жена. Просто здоровое тело, в которое он посеял свое семя. Сразу после родов меня предполагалось убить, как откормленную свинью. И скормить собакам. Веская причина избегать муженька, не так ли?
Я с удовольствием смотрела, как противная ухмылочка сползает с губ казначея.
По-моему, он даже побледнел. А глаза его стали еще чернее и страшнее, как грозное небо.
— Невероятно, — выдохнул он. — Убить красивую, невинную молодую женщину…
— Для вас это новость, казначей? — усмехнулась я. — Я всего лишь глупая, наивная деревенская девка, поверившая в любовь. Но вы-то не так наивны?
Он молчал, рассматривая меня.
— Я думал, — глухо ответил он, — что красота и свежая юность способна тронуть любое сердце.
— Нет, — отрезала я. — Этого не случилось. Поэтому я вынуждена спасать свою жизнь.
***
Вскоре явился хозяин со слугами. Они вычерпали воду из ванны и налили новую.
Даже ширма для меня нашлась, и тонкая льняная простынь.
В нее я закуталась, прежде чем лечь в горячую воду.
— Ваше вино, как заказывали! — кланяясь и одновременно пятясь назад, к дверям, говорил хозяин. — Скоро ужин будет готов, не извольте беспокоиться!
Казначей молча выставил его за двери.
Откупорил бутылку, налил алой ароматной жидкости в два бокала.
— Я не буду! — запротестовала я. — Это повредит ребенку!
— Чушь, — отрезал казначей, поднося мне бокал. — От хорошего вина еще никому плохо не было. К тому же, так вы быстрее согреетесь и успокоитесь. И сон будет лучше.
Пришлось подчиниться!
Его взгляд, брошенный на мое тело в воде, обернутое тканью, был более чем красноречив.
Но он быстро отвернулся, словно теперь боялся на меня смотреть.
От глотка вина в голове сразу зашумело. Опьянение мягко стукнуло в затылок, перед глазами все поплыло.
И я шумно плеснулась и чуть не выронила бокал, когда у меня закружилась голова и мне показалось, что я тону.
— Что такое? — удивился казначей. — Вы так скоро опьянели? Вы голодны?
— С утра ничего не ела, — пришлось признаться мне.
— Тогда позвольте, я за вами поухаживаю?
Не знаю, почему я не отказалась.
Я лежала в блаженном тепле, откинув голову на бортик ванны.
Казначей вынул бокал из моей ослабевшей руки.
Душистым мылом намылил мои волосы и принялся осторожно массировать мою голову, виски, лоб.
— О, господи, как приятно! — вырвалось у меня.
Казначей хмыкнул, но смолчал, продолжая свое дело.
В теплой воде меня развезло очень сильно, и я почувствовала, как расслабляюсь, и на место тревоги приходит беззаботная легкость.
— Кстати, а как вас зовут? — вдруг спросила я.
Глава 29
Мужчина усмехнулся.
— Робер, — представился он.
Улыбка у него была завораживающая.
На щеках заиграли обаятельные ямочки, черные глаза сверкали.
— В вас есть что-то восточное, — ляпнула я, и тут же смутилась.
Кто мог родить ребенка с восточной внешностью?
Либо побывавшая в плену женщина, либо, напротив, куртизанка, делившая ложе с богатым купцом или пашой с востока.
Но, так или иначе, а мой вопрос был бестактным и даже болезненным напоминанием о происхождении господина казначея.
Бастард? Незаконнорожденный?
— Простите, — прошептала я.
— Не стоит извиняться, — беспечно ответил казначей, бережно поливая мои волосы теплой водой. — Это не та тема, которой бы я стеснялся. Моя мать была одной из любимых жен у одного важного султана.
Чтобы мыло не попало мне в глаза, он положил свою ладонь мне на лоб.
Мягко и бережно, как ребенку.
Черт, какие же ласковые у него руки!..
«Ого! — подумала я, всеми силами отвлекая себя от блаженства, которое я испытывала от простых прикосновений казначея. — Целый принц заморский моет мне голову. Кто бы мог подумать!»
— Сын султана стал казначеем в чужой стране? — спросила я. — Зачем?
Робер пожал плечами.
— Если можно было бы сидеть на троне отца, я бы так и поступил, — ответил он. — Но военная удача от него отвернулась. К сожалению, он погиб. А дом наш разорили враги. Так что мне здорово повезло хотя б потому, что я жив.
— Простите, — еще раз повторила я.
Его руки с моих волос перебрались на мои плечи и осторожно, самыми кончиками пальцев массировали мою кожу.
От этих вкрадчивых и очень приятных касаний меня бросало в жар.
Мужчина массировал мне плечи, большими пальцами поглаживал шею, и я в струнку вытягивалась, чтоб не застонать в голос от невероятного блаженства.
Этого только не хватало!
И отказаться не было сил.
Когда я испытывала такую же нежность?
Из памяти моей отчего-то напрочь вылетел Натан. Он, несомненно, был страстен со своей молодой женой. Но все воспоминания Никаниэль выветрились из моей головы.
Почему-то на ум пришел лишь Стас.
И наши неловкие, нелепые попытки заняться любовью.
Это поначалу у нас был бурный секс.
А потом, когда раз за разом срывались попытки забеременеть, Стас изменился.
Его действия стали какими-то нервными, вороватыми.
Стоило мне шепнуть «осторожнее», как он замирал, словно паралитик.
А затем делал все быстро, рваными короткими толчками.
И о нежности речи уже не шло.
Он любил меня здоровую и молодую.
Не нуждающуюся в бережной защите.
И никогда ему и в голову не приходило сделать мне приятное вот так.
Нежными касаниями. Только для меня.
Так же умело и так же блаженствуя от одного только прикосновения ко мне.
— Не нужно, — через силу выдохнула я.
Но его пальцы уже скользили по моей шее, поглаживали ключицы, и вкрадчиво ныряли под тонкую льняную ткань, напитанную водой.
К груди.
— Не делайте этого, — шепчу я.
А сама прогибаюсь, подаюсь вперед, подставляя под его ласки свою грудь.
И шумно ахаю, когда он касается запретных мест.
Поглаживает, дразнит пальцами.
— Все, достаточно, — шепчу я, выворачиваясь из-под его ласковых теплых ладоней
Прижимаю к груди простынь.