Лицо дяди Мориса было таким румяным и светящимся, что Мэриголд подумывала, что он может устроить хорошую погоду в самый мрачный день. А тётя Ирен была такой же как мама. Разве что больше смеялась, потому что не была вдовой. И у неё не было бабушки, которая жила с нею.
Каждый вечер Мэриголд писала маме длинное письмо, в котором рассказывала обо всём, что произошло за день. Каждое утро она шла по переулку к почтовому ящику, чтобы отправить письмо. А в соседнем доме жила Эми Джозефс, круглолицая, смуглая, симпатичная девочка. Эми была дочерью брата дяди Мориса, то есть, какая-то кузина. Она была вполне подходящей подружкой для игр, хотя не совсем понимала, что имеет в виду Мэриголд, когда говорит о смехе колокольчиков и маргариток, но им было весело вместе.
Две деревенские подруги Эми приходили играть на холм. Они тоже нравились Мэриголд. Ни одна из них не могла стать такой же хорошей подружкой, как Сильвия, но Мэриголд осторожно скрывала эту мысль, подозревая, что довольно странно, когда тебе больше нравится воображаемая подруга, чем настоящая. Но так было.
Одной из подруг Эми была очень толстая маленькая девочка с очень романтичным именем Джун Пейдж. Светловолосая девочка с волосами так похожими на лен, что рядом с нею волосы Мэриголд светились как золотая пряжа. Кэролайн Крайслер была дочерью миссионера. Её отправили домой из Индии. Кэролайн, если не брать во внимание её уверения, что она тоже будет миссионером и «посвящена с колыбели», была вполне милой девочкой. Она же не виновата, что родилась темноволосой и желтоватой. И не её вина, что её не стали звать Кэрри. Слишком легкомысленно для посвященной. Мэриголд, которая однажды тоже посчитала себя посвященной, не могла быть слишком суровой к позе Кэролайн. Поэтому они хорошо дружили, каждая имея собственное мнение о другой, и каждый новый рассвет, что освещал осеннюю землю, вел в день, наполненный интересными делами и чудесами.
Даже воскресенья. Мэриголд нравилось ходить в церковь в воскресные вечера с тётей Ирен и Эми. Они спускались через поле к дороге. Тётя Ирен всегда брала с собой маленький фонарь, потому что, когда они добирались до церкви, хрустящие голубовато-стальные сумерки сгущались в темноту. Свет фонаря создавал огромные, волнующе дрожащие тени. Они шли вдоль ограды овечьего пастбища. Мэриголд нравилась прохладная трава под ногами, тихие жутковатые вздохи в деревьях, дикий сладкий аромат блуждающих ветров и эльфийский смех ручья, прячущегося под ветками бальзамина. В воздухе пахло поздним клевером, а над головой простирался Млечный путь. И звёзды в тумане над полями. Как тут не чувствовать себя счастливой.
Тётя Ирен больше молчала, а Эми с Мэриголд перешёптывались всю дорогу.
«Интересно, будет ли сегодня в церкви Хип Прайс», – сказала как-то Эми.
«Кто это, Хип Прайс?» – спросила Мэриголд.
«Это сын священника. Его полное имя Ховард Ингрехем Прайс, но его никогда не называют иначе, как Хип – по инициалам. Он ужасно умный. Я никогда, – поклялась Эми, исходя из своего огромного опыта одиннадцати с половиной лет, – не встречала никого, кто бы так много знал. И он очень храбрый. Однажды он спас тонущую девочку с риском для своей жизни».
«Когда?»
«О, до того, как приехал сюда. Они приехали в эту церковь прошлой весной. Он говорит, что может одной левой одолеть зверя размером с него. И получил диплом за то, что выучил наизусть Краткий Катехизис».
Мэриголд заскучала, представив этого вундеркинда.
«И как он выглядит?»
«Он красивый. У него глаза, как у архангела», – прошептала Эми.
«Откуда ты знаешь? Ты когда-нибудь видела глаза архангела?» – сурово спросила Мэриголд.
2
Хор пел «Радость миру», а Мэриголд думала о Фидале 25, «царе народов», упомянутом в главе, которую прочитал священник. Эта фраза всегда очаровывала, когда она слышала её. В ней звучало что-то волшебное. Фидал, царь народов, выглядел намного величественней, чем Фидал, царь маленькой страны. Великолепный. Восхитительный, правящий сотнями подчиненных людей. А затем Мэриголд увидела Хипа и больше не думала о Фидале, царе народов.
Он сидел прямо напротив, на угловой скамье, глядя на неё. Глазел, не отрываясь. Мэриголд была не в силах избежать его взгляда. Она попыталась отвернуться, боролась с желанием посмотреть снова, но в конце концов её глаза возвращались к угловой скамье, чтобы встретиться с его взглядом, стремящимся к ней. Как много могли сказать глаза за секунду. Мэриголд чувствовала себя очень странно. И, да, он был симпатичный, точно, как принц из сказки. Каштановые волосы блестели в свете ламп. Щеки с румянцем под золотистым загаром. Синие романтичные глаза. Она почувствовала, что умрёт от стыда и унижения, когда пожилая дама вдруг протянула ей через спинку скамьи мятную конфету. Мэриголд пришлось взять её, неотрывно глядя на Хипа. Она не могла, не стала бы её есть, но ей казалось, что Хип видит эту конфету, влажную и твердую в теплой безвольной руке, и презирает дитя, которое нужно услаждать в церкви конфетками. До своего последнего дня Мэриголд не простила тётю Люси Бейтс, которая считала, что совершила благой поступок по отношению к дочери Лорейн Уинтроп.
Поднявшись после последнего гимна, Мэриголд обнаружила, что у неё дрожат ноги. Лицо пылало под гипнотическим взглядом Хипа. Она была уверена, что каждая живая душа в церкви заметила это.
По крайней мере, одна точно. На крыльце Мэриголд встретила Кэролайн, которая, как ей показалось, была немного холодна.
«Ты видела Хипа Прайса?» – спросила Кэролайн.
«Хипа Прайса? – Мэриголд не была лишена умения пользоваться женской защитной окраской. – Кто это?»
«Тот мальчик на угловой скамье. Я видела, как он смотрел на тебя. Он всегда так смотрит на новых девочек».
«Вот хитрюга», – подумала Мэриголд – не о Хипе.
Эми не пошла обратно вместе с ними. Она оставалась ночевать у Джун. Поэтому Мэриголд шла домой одна, с тётей Ирен. Не совсем одна.
Пока они шли до пастбища, по другой стороне дороги двигалась стройная фигура в модной кепке, лихо сдвинутой на затылок. Фигура насвистывала «Долгую долгую дорогу». Мэриголд знала, что это Хип Прайс, а также знала, что он живет в противоположной стороне. Подумать только, о чём могут догадаться одиннадцатилетние девицы. Но она была рада – почти, – когда они сошли с дороги и отправились через поле.
Мэриголд уже не