«Если ты не расскажешь мне, – сурово заявил Хип, – я пойду и утоплюсь. Когда ты увидишь меня, лежащего мёртвым, ты пожалеешь, что промолчала».
Хип сильно переоценил себя, потому что Мэриголд не поверила, что есть хоть малейшее опасение, что он утопится. Она храбро осталась при решении ничего не рассказывать, несмотря на его мольбы. А на следующий день, когда стало известно, что Хип Прайс исчез, и его нигде не могут найти, хотя все бросились на поиски, Мэриголд решила, что должна умереть. Неужели Хип на самом деле утопился, потому что решил, что она не любит его? Неужели? Ужас был невыносимым. Как страшно прожить жизнь, помня, что кто-то утопился из-за тебя! Можно ли выдержать такое будущее?
«Я слышала, как под моим окном всю ночь выла собака, – хныкала Эми. – Мама говорит, что это точно знак смерти».
«Это всего лишь собака старого Лейзи Мёрфи. Неужели ты думаешь, что он что-то знает, – запротестовала Мэриголд. Она была возмущена слезами Эми. Какое право имеет Эми плакать по Хипу? Она, Мэриголд, не может плакать. Её ужас намного сильнее слёз.
«Его мать уверена, что его похитили, – сказала Эми, ища сухое место на носовом платке. – Она весь день падает из обморока в обморок. А ещё говорят, его видели плывущим в той дырявой старой лодке Шанти Джорджа. Конечно, то была смерть, сказал Шанти. Я не сомкну глаз сегодня ночью».
Затем пришли Кэролайн и Джун, обе в слезах, что явно не улучшало вид любой из них. И, очевидно, характер. Кэролайн была сварлива.
«Не понимаю, о чём ты плачешь, Джун Пейдж. Он же не был сыном вашего пастора. Ты же баптистка»
«Я имею такое же право плакать, как и ты, – ответила Джун. – Хип был моим другом, особенным другом. Он думал обо мне больше, чем о любой другой девочке в Совином Холме. Он говорил мне об этом сотню раз. Он сказал, что я не похожа ни на кого, с кем он когда-либо встречался. Плакать! Я буду плакать. Даже если ты попробуешь остановить меня».
Неожиданный румянец вспыхнул на лице Кэролайн.
«Неужели Хип говорил тебе такое?» – спросила она странным тоном.
Мэриголд стояла в сторонке, почти обратившись в пресловутый камень. Эми положила носовой платок в карман.
«Да, говорил. И писал. Каждый день я получала от него письмо».
«Я тоже», – сказала Кэролайн.
Джун в свою очередь перестала плакать и уставилась на неё.
«Не может быть».
«Может. Могу показать их тебе. И он говорил мне, что я не похожа ни на кого, с кем он когда-либо встречался, и что он не в силах не восхищаться мной».
«И это он тоже мне писал», – сказала Джун.
Они посмотрели друг на друга. Больше никаких слёз не проливалось по Хипу – и не будет пролито, лежи он хоть на глубине сорок лотов.
«Он целовал твою руку?» – спросила Кэролайн.
Джун хихикнула – смехом, который все превращает в уродство.
«Более чем», – значительно сказала она.
Мэриголд невольно потерла руку. Сила разума вернулась к ней. Теперь она была рада, что не может плакать. На её лице не было следов слёз. Она выпила свою чашу горечи и желчи спокойно и гордо, как любой из Лесли.
Джун снова зарыдала, на это раз жалея себя. Пейджи, презрительно отметила Мэриголд, лишены гордости.
«Он называл меня своей маленькой королевой, – хныкала Джун, – и говорил, что у меня корона из золотых волос».
Назвать волосы Джун золотыми, когда у них цвет пакли! И вообразить маленькую королеву с носом как капля шпаклевки! О, это так смешно.
Кэролайн не плакала. Но выглядела жалко. Она тоже была маленькой королевой.
«Он сказал, что мои глаза такие милые и влекущие».
Только подумать о круглых светлых глазах Кэролайн, как о милых и влекущих! Разумеется, Хип оставил открытыми ворота старого Саймона и бил свою сестру – постоянно бил. В этом нет никаких сомнений.
«Он просто обычный гадкий, двуличный лживый негодяй, – жестоко объявила Джун. – И я очень надеюсь, что он утонул».
«Я не думала, что сын пастора может так поступать, – скорбно заметила Кэролайн.
В том, что именно сын священника может делать такие вещи, было что-то особенно скверное. Кому доверять, если не сыну священника?
«Думаю, иногда они хуже некуда, – сказала Джун. – Можешь забирать его».
«Мне он не нужен! – гордо отрезала Кэролайн, вспомнив наконец, что она посвящённая.
На этом они ушли. Эми виновато смотрела на Мэриголд.
«Я… я не хотела говорить им, – сказала она, – но я тоже получала письма от Хипа. Милые письма. Не могу поверить, что он так думал и о них. Конечно, он просто дурачил их, но…»
«Он дурачил всех, – отрезала Мэриголд. – Не стоит беспокоиться, что он утонул. Он вернется домой, целым и невредимым. Пойду писать письмо маме».
Мэриголд написала письмо – но рассказала ей не совсем всё. И сначала сожгла пакет с любовными письмами этого школьника. У неё было чувство, что она замешана в нечто очень грязное. Внезапно ей захотелось посидеть на старой пристани у Елового Облака, глядя на лодки, подышать чистым морским бризом, дующим в лицо. О, как она ненавидела и презирала Хипа Прайса.
Но вот что однажды сказала Старшая бабушка: «Самое трудное на свете быть справедливым».
«Думаю, я виновата не меньше, чем Хип», – призналась себе Мэриголд.
Её самоуважение сохранил тот факт, что она на выдала ему Секрет.
5
Хип вернулся на следующий день, целым и невредимым. Он уезжал на прогулку с сыном торговца Лейзи Мёрфи, их лошадь захворала на восемнадцатой миле пути, там, где не было телефона. Совиный Холм прекратил поиски, миссис Прайс излечилась от обмороков, а Хип явился увидеться с Мэриголд. Он весьма неудачно выбрал именно этот день, чтобы появиться в кильте. У него были тонкие ноги.
«Пойдём погуляем по пастбищу», – прошептал он.
«Нет, спасибо, Ховард».
Хип не подозревал, что чары разрушаются, как только чародея называют по имени. Но он понял, что с Мэриголд, стоящей перед ним, как само воплощение презрения, что-то не так.
«Что случилось? Кажется, ты не рада видеть меня? А я думал о тебе каждую минуту, пока был в отъезде».
«И о Джун и Кэролайн тоже?» – мягко спросила Мэриголд, та, что наконец узнала своего Хипа.
Впервые за время их знакомства он потерял лицо.
«Значит, они всё разболтали, – сказал он. – Я просто хотел проверить, насколько они поверят. С тобой всё по-другому, это правда. Ты победила их всех».
«Думаю,