Михаил Илларионович понимал, что составленная Вейротером диспозиция не соответствует местности и не учитывает реальную дислокацию неприятельской армии. Но зная отношение своего самодержавного монарха и его окружения к «решительному» австрийскому генерал-квартирмейстеру и то, что любые возражения против него не будут приняты, предпочитал хранить молчание. Именно такая безмолвная безучастность бесправного главнокомандующего подверглась осуждению многих историков. По мнению германского историка Ф.В. Рюстова, генерал от инфантерии М.И. Голенищев-Кутузов был «виноват не как полководец, а как гражданин земли Русской», так как у него не хватило «гражданского мужества высказать всю правду юному императору». Рюстов упрекал русского главнокомандующего за то, что он позволил «вырвать из своих рук главное начальство над армиею».
Общее мнение в русской армии осуждало М.И. Кутузова за то, что, «видя ошибочные распоряжения доверенных при императорах Александре и Франце лиц, не опровергал он упорно действий их всеми доводами, почерпнутыми из многолетней опытности и глубокого разума его».
Естественно, у Михаила Илларионовича, получившего в сражении ранение осколком в щеку и потерявшего своего зятя графа Ф.И. Тизенгаузена, оставался в запасе решительный ход – подать в отставку, как это чуть позже, во время военных действий с французами в 1806 году, сделал 68-летний фельдмаршал М.Ф. Каменский. «Но Кутузов так не поступил – он не был ни целеустремленным и волевым, как Суворов, ни взбалмошным и резким, как Каменский. Кутузов принадлежал к совершенно иному типу людей – дипломатичных, уклончивых, бесконфликтных».
Кстати сказать, он и поражение-то при Аустерлице умудрился представить императору весьма странным (далеким от действительности) образом: типа русские войска «почти до самой полночи стояли ввиду неприятеля», а тот «не дерзал уже более возобновлять своих нападений».
Удивительно, но это было написано про проигранное сражение, в котором его солдаты «пытались спастись по льду, но лед стал трескаться и ломаться, когда Наполеон приказал 25 орудиям стрелять по нему, и этот обстрел <…> стал причиной гибели нескольких тысяч несчастных, утонувших в ледяной воде».
Этот эпизод очень не любят вспоминать те, кто поет хвалебные гимны полководцу Кутузову. Но это подтверждает генерал М.И. Богданович: «Отважное сопротивление дало возможность войскам отступать в довольно хорошем порядке. Но когда у Тельница взлетел один из наших зарядных ящиков и вскоре после того загорелась Сачанская мельница, войска, шедшие в хвосте колонны, ускорили шаг и, не находя себе исхода, стали переходить Сачанское озеро по льду, который, будучи весьма непрочен, обрушился под тяжестью столпившихся людей, лошадей и орудий. Наполеон, прибыв туда, приказал гвардейским батареям стрелять гранатами в густые массы, что увеличило в них смятение и беспорядок. Хотя свидетельство наполеоновского бюллетеня, будто бы здесь утонуло в озере двадцать тысяч человек (!), не заслуживает ни малейшего внимания, однако же не подвержено сомнению, что наши потери при отступлении левого крыла были весьма велики».
А вот как «дипломат» Кутузов сам оценил потери сторон при Аустерлице: урон русской армии, согласно его донесению императору, «не доходит до 12 000», а у Наполеона – «простирается до 18 000».
* * *
Российский публицист и историк Ф.М. Уманец в своей книге, посвященной генералу А.П. Ермолову, дает нам крайне интересную характеристику М.И. Кутузова:
«В характере Кутузова много загадочного. К нему, может быть, в такой же степени, как к Суворову, приложим эпитет “непрочтенный иероглиф”.
Трудно отыскать человека, который в равной степени с Кутузовым соединял талант полководца с уступчивостью апатичнейшего из русских помещиков. Вся армия, до последнего солдата, знала, что Кутузов не считал возможным дать сражение под Аустерлицем. Тем не менее, уступая желанию неопытного государя, он не только начинает дело, в которое не верит, но ведет его по диспозиции австрийского генерального штаба, “более похожей на топографическое описание Брюннского округа, нежели на начертание порядка, приуготовляющего целую армию к бою”. Когда на другой день, еще до рассвета, войска должны были занимать назначенные для них места, произошел невообразимый хаос. “Колонны, – говорит Ермолов, – начали встречаться между собой и проходить одна сквозь другую; войска разорвались, смешались и, конечно, не в темноте удобно им было отыскивать места свои. Колонны пехоты, состоящие из большого числа полков, не имели при себе ни человека конницы, так что некем было открыть, что происходит впереди, или узнать, что делают и где находятся ближайшие войска, назначенные к содействию. Генерал Милорадович, в моих глазах, выпросил по знакомству у одного шефа полка двадцать гусар для необходимых посылок <…> Я не описал Аустерлицкого сражения, – продолжает Ермолов, – с большею подробностью, ибо сопровождали его обстоятельства столь странные, что я не умею дать ни малейшей связи происшествиям. Случалось мне слышать рассуждения о сем сражении многих достойных офицеров, но ни один из них не имел ясного о нем понятия, и только согласовались в том, что никогда не были свидетелями подобного события. Нет сомнения, что впоследствии составятся описания, но трудно будет дать им полную достоверность, и скорее могут быть определены частные действия, нежели соотношение их между собой и согласование действий со временем. О сражении Аустерлицком можно, кажется, сказать, что каждой части войск предоставлено было действовать отдельно с условием при том ни себе не ожидать, ни другим не давать вспомоществования, и, для лучшего успеха, полезно было бы даже забыть, что на том же самом поле и в то же самое время были другие русские войска”.
Сам Ермолов попал в плен, но благодаря случайно подоспевшей гусарской колонне “через самое короткое время”, но уже вблизи французской линии, получил свободу».
За все это, конечно же, прямая ответственность лежит на Михаиле Илларионовиче Кутузове.
* * *
А вот финальная оценка роли Кутузова военного историка генерала М.И. Богдановича: «Впоследствии он старался отклонить от себя упрек в потере Аустерлицкого сражения, но суд современников справедливо обвинял его в сговорчивости, недостойной полководца опытного, приобретшего общее уважение. С первого взгляда непонятно, почему император Александр, отняв у Кутузова власть распоряжаться ходом действий, оставил ему звание главнокомандующего? Гораздо проще было бы стать во главе армии самому государю, руководясь советами Вейротера. Но это объясняется одною из особенностей характера Александра – оставлять в решительные минуты жизни многое в сомнении, в неопределенности. Колеблясь между желанием пожать лавры победы и опасением неудачи, он не хотел ни уступить Кутузову славу в случае успеха, ни принять на себя упрек в случае поражения. И вот почему Кутузов был поставлен в такое двусмысленное положение. Но он мог из него выйти, если бы сила его характера равнялась тонкости ума