Дикон принимает стойку стрелка и делает шесть выстрелов. Первый сдавливает переднюю правую шину патрульной машины, третий сдавливает левую, четвертый, пятый и шестой пронзают решетку радиатора. Патрульная машина затормаживает, из-под капота вырывается пар.
Идеально. Патрульная машина выведена из строя, и никто не пострадал.
Дэйд засирает все это.
Он открывает огонь из "Калашникова", водя стволом из стороны в сторону, как ребенок, писающий в сугроб. Лобовое стекло патрульной машины взрывается, а рама качается - на самом деле качается вперед-назад, как тряпичный верх в переулке влюбленных, - когда полицейские прорываются сквозь него. И я могу различить два тела, дергающихся на переднем сиденье: может быть, молодые копы, может быть, старые копы, может быть, одинокие копы, может быть, женатые копы, но единственное, что несомненно, это то, что они - мертвые копы, мертвые как диско, и бессмысленность их смертей вызывает у меня тошноту. Затем патрульная машина взрывается, превращаясь в яростную пылающую кучу металлолома, которая сыплет обугленный металл и дымящуюся плоть на холодный ноябрьский асфальт.
Я ударяю рукой по стволу АК. Дэйд смотрит на меня пустыми глазами.
- Отвези меня домой, Одди, - шепчет он. - Отвези меня домой.
- Да, Дэйд, - говорю я. - Да... ладно.
Мы забираемся в фургон и уезжаем, оставляя за собой четверых покойничков. Я смотрю в окно на пылающие скальпы радиальных шин и обугленного металла и вспоминаю...
...Великолепная Cемерка в дальнем разведывательном патруле, в восьмидесяти километрах к востоку от Сайгона, идущая по тропе с видом на Южно-Китайское море. Разведка сообщила, что Северная Вьетнамская армия выгружает три лодки с оружием в заливе Меконг. Зиппо разведал обстановку и обнаружил точку сброса, когда наступила ночь.
Мы двинулись вперед. Было около десяти часов вечера. Мы увидели, как люди выгружают длинные ящики, которые, как мы решили, были винтовками. Я отдал приказ открыть по ним огонь.
Я помню звук трескающегося дерева и взрывов вещей и, словно передача в дальнем космосе, крики. Люди бегали по палубам, как безголовые цыплята. Человек горел, его тело было маслянистой башней красно-черного пламени, и он схватил кого-то еще, и вскоре они оба были в огне, огонь вырывался из их ртов, как у глотателей пламени в цирке. Я помню человека, поднимающего то, что могло быть винтовкой или удочкой, помню, как нажал на курок и наблюдал, как его лицо рухнуло в красных брызгах, помню его черты за долю секунды до того, как пуля уничтожила их, их плоско-элегантную симметрию.
Быстро, бесшумно, смертельно.
Наступил день, и мы обнаружили, что убили много рыбаков и детей. Разведка облажалась. Я поднялся на борт, чтобы командовать. Я кричал в трубку, пока Трипвайр стоял на коленях с телом ребенка на коленях, телом без головы, a я кричал:
- У нас тут полный пиздец, полковник. Мертвые дети и мертвые рыбаки, и ни одного ствола на борту.
Полковник сказал:
- Не волнуйтесь. Выкрутимся, сержант. У нас есть число жертв.
Поэтому я повернулся к своему подразделению и сказал:
- Не беспокойтесь об этом. Все в порядке, - потому что именно это я слышал сверху.
Но у нас были трупы, стекающие по изрешеченным пулями планширям, тела детей, угрей и морских чертей, запекающихся вместе в красных песках берега, так что все было определенно не в порядке, высшее руководство могло бы выкручивать этих ублюдков из разведки до луны, но вонь останется.
За это нам всем вручили медали "За участие в боевых действиях". Была церемония награждения, мы семеро стояли на импровизированном помосте с медалями на груди за убийство ни в чем не повинных мирных жителей. В глубине души я понимал, что это неправильно. Но мы были на войне, и там действовали другие правила...
...Малик свернул на автостраду, прежде чем повернуться к нам, как раздраженный родитель, и спросить:
- Что, блядь, там произошло?
- Случился Дэйд, - говорит Дикон. - Дэйд натворил дел с одним ублюдком.
- Где Тайни?
- Мертв, - говорю я. - Его дерьмо разбросал какой-то наемный полицейский, который держал пистолет, его следовало отобрать через три секунды после того, как мы зачистили входные двери...
- Не смей, блядь, вешать на меня смерть Тайни...
- Твой охранник был твоей ответственностью! - кричит Дикон на Дэйда. - Какого черта ты его не обыскал? Вооруженное ограбление 101, мать твою!
Малик выезжает на скоростную полосу. Пять или шесть патрульных машин, завывая сиренами, проносятся по встречной полосе. Между нами на полу фургона разбросаны пачки банкнот.
- А как же копы? - продолжает Дикон. - Зачем ты их убил?
- К черту вопросы, - говорю я. - Не здесь, не сейчас. Люди мертвы, Тайни мертв, и все, что мы можем сделать - это смириться. Дэйду: - Для тебя это конец. Больше никакой работы. Бери свою долю и вали. Найди солнечное место и разберись со своим дерьмом.
- Я в порядке, босс, - говорит он.
- Нет, Дэйд, - говорю я, кладя руку ему на плечо и чувствуя, как он дрожит. - Ты не в порядке. Тебе нужна помощь. Хотел бы я сам тебе помочь, но не могу.
- У меня все схвачено, Одди. Я непробиваемый.
- Ты гребаный придурок, - выплевывает Дикон. - Убиваешь людей без всякой чертовой причины.
- Повтори это еще раз, - голос Дэйда едва слышен из-за ветра, свистящего в швах фургона. - Еще один... разок.
- Что, черт возьми, там происходит? - спрашивает Малик.
- Ничего, черт возьми, - говорю я. - Все путем, не так ли?
Но Дикон оставляет желать лучшего, когда говорит:
- Ты меня слышал: ты - дерьмо. Параграф-блядь-8.
- Забери свои слова обратно, - шепчет Дэйд. - Забери свои слова обратно, или я выстрелю тебе в лицо.
Дикон наклоняется вперед, пока его лицо не оказывается в нескольких дюймах от лица Дэйда.
- Иди... на хуй!
И теперь я знаю, теперь я абсолютно уверен, - зови меня Крескин [70], - потому что я чертовски уверен, что это плохо кончится.
Все происходит со скоростью взрывающегося фейерверка. Дэйд тянется за пазуху за .38-ым, который, как мы все знаем, там есть. Дикон цепляется за пояс, чтобы освободить "Уэбли", но тот застрял, и теперь у Дэйда есть шанс.
Это решения, которые вам нужно принять как лидеру. Кто остается, а кто уходит. Мне они не нравятся. Я бы хотел, чтобы так не было. Но