Дверь санчасти неожиданно открылась без стука, и в проеме возникла знакомая мне физиономия Артёма Сергеевича. Его появление подействовало на фельдшера магически: тот мгновенно выпрямился и попытался придать лицу серьёзное профессиональное выражение. Спрятав мутность глаз и незаметно закинув в рот мятную конфету, фельдшер засуетился и оторвал задницу от своего стула.
— Всё в порядке, товарищ майор? — пробормотал он, нервно поправляя халат.
Артём Сергеевич не удостоил его ответом. Его взгляд упёрся в меня, полулежащего на смотровой медицинской кушетке. Он сделал несколько неторопливых шагов вглубь лазарета и остановился возле меня. Фельдшер замер рядом в излишне почтительной позе.
— Оставь нас! — Голос чекиста был тихим и ровным, но в нем звучала сталь, не терпящая возражений. Это была не просьба, а приказ.
Фельдшер, не говоря ни слова, ретировался в свой кабинет, находящийся по соседству и плотно закрыл за собой дверь.
— Ты что, его знаешь? — хрипло поинтересовался я.
— Это один из наших информаторов, — прошептал майор, наклонившись к самому моему уху. — Слушайте внимательно, Илья Данилович. У вас нет времени на долгую «реабилитацию». Те, кто послал этих двоих, не остановятся. Следующая попытка будет менее топорной, более смертоносной и, скорее всего, последней. — Майор сделал вид что поправляет мне подушку, наклонившись еще ближе. — Так что пришла пора вам покинуть это заведение…
— Как?
— Изобразить сердечный приступ или инсульт сможете? — прямо спросил он. — В тюрьме нет квалифицированных врачей — вас обязательно повезут в областную лечебницу. Местный эскулап вам подыграет, но врачей на скорой, которые за вами прибудут, будет обмануть в разы сложнее.
— Я постараюсь, но обещать ничего не могу — актёр из меня аховый.
— Тогда действуем так, — он протянул мне маленький шприц-тюбик, — вколете его в любую мышцу… можно даже через одежду, — добавил он, — перед самым прибытием скорой помощи. Симптоматика будет такой же, как и при настоящем приступе. Наша новейшая ведомственная разработка, практически безвредна… Правда, на столь пожилом пациенте её никто не испытывал… Надеюсь, что и с вами ничего страшного не случится.
— А может, как-то по-другому? — заикнулся я, хотя страха совсем не было.
— Увы, — виновато развел руками Артём Сергеевич. — Боюсь, если вы останетесь в тюрьме, эта ночь для вас будет последней. То, что вам удалось справиться с тремя покушениями, само по себе чудо. Но, знаете сами, вероятность того, что вам повезёт и в следующий раз, катастрофически ничтожна!
— Понимаю, — согласился я с майором. — В другой раз могу и не сдюжить…
— Поэтому, действуем следующим образом: вы сейчас ложитесь пластом и продолжаете изображать полуживого старика…
— Ну, с этим, как раз, я легко справлюсь, — усмехнулся я, — потому как изображать ничего не надо.
— Вот и отлично! Дальше — вы изображаете приступ, а наш фельдшер бежит к начальству, сообщить о вашем недуге. Но предварительно он вызывает Скорую помощь…
— Почему?
— Потому! Если администрация колонии тоже получает на лапу за вашу смерть, она не даст фельдшеру её вызвать, — пояснил он. — А так — есть шанс, что они прорвутся…
— А почему не прислать подставную скорую, у вас, разве, таких нет?
— Новые люди могут вызвать подозрение. Я наводил справки — сюда ездят практически одни и те же люди. Так что они заберут вас…
— А дальше?
— А дальше — дело техники, — продолжил он так же тихо. — Машина следует по маршруту через лесной массив, километров пять от выезда. Там резкий поворот. Скорость сбрасывается…
— Но… ведь со мной, кроме врачей, пошлют еще и охрану. Мне нужно будет их всех вырубить?
— Илья Данилович, ну, что вы такое говорите? — укоризненно произнёс майор. — Это уже наша работа! В общем, готовьтесь, а я к фельдшеру…
Его глаза в последний раз встретились с моими. В них сейчас не было ни сочувствия, ни одобрения — лишь холодный расчет профессионала, оценивающего шансы и риски операции.
— Удачи вам, Илья Данилович! — Он развернулся и вышел, не оглянувшись, оставив меня наедине с гулкой тишиной санчасти и головой, переполненной мыслями.
Дверь за майором тихо закрылась, и я остался один. Гулкая тишина нарушалась лишь мерным тиканьем дешевых часов на стене и отдаленными шагами в коридоре. Я закрыл глаза, пытаясь унять дрожь в руках — не от страха, нет, а от проклятой старческой слабости, которая делала меня похожей на отжатую половую тряпку.
В голове проносились обрывки мыслей. Доверять ли майору? Вариантов, впрочем, не оставалось. Но даже он не обещал стопроцентного спасения — он лишь предлагал использовать единственный шанс. И я был согласен ухватиться даже за эту тонкую соломинку.
Я засунул маленький холодный шприц-тюбик под простыню, прижал его ладонью к бедру. Каждый шорох за дверью заставлял вздрагивать. А вдруг они уже здесь? А вдруг я не успею? Или вколю «лекарство» слишком рано? В общем, чувства обуревали меня не по-детски.
Прошло, наверное, минут сорок. И каждая минута тянулась как час. Я уже начал подумывать, не передумал ли майор, как вдруг дверь распахнулась. Вошел тюремный фельдшер, за ним, раскорячившись в дверном проеме, стоял надзиратель.
— Ну как, дед, живой еще? — буркнул фельдшер, показательно щупая мой пульс. Его пальцы были холодными и цепкими.
Я лишь слабо застонал, закатывая глаза, стараясь изобразить полный упадок сил. Это, признаться, было несложно.
— Что с ним? — спросил надзиратель, не скрывая раздражения. — Придуривается?
— Непохоже, — фельдшер наклонился ко мне, притворно вслушиваясь в дыхание. — Выглядит хуже некуда. Пульс нитевидный. Боюсь, дело плохо. Беги, вызывай «скорую»! — скомандовал он надзирателю.
Тот замешкался.
— Может, сперва к начальству? Протокол же…
— Протокол⁈ — фельдшер сделал вид, что взбешен. — Он сейчас тут подохнет, вот тебе и будет протокол! Деду сто лет! Беги немедленно!
Надзиратель, пробурчав что-то под нос, нехотя удалился.
— Держись, старик, — тихо бросил мне фельдшер, делая вид, что поправляет капельницу. — «Эвакуатор» уже выехал.
Сердце заколотилось уже по-настоящему. Вскоре из-за открытого окна донёсся вой сирены, приближающийся с каждой секундой. Я сжал в потной ладони шприц — вот он, момент. Теперь все зависело от скорости и точности. Я судорожно сжал тюбик воткнув иглу через грубую ткань тюремной робы, почувствовав, как холодная волна разлилась по телу.
Гулкие шаги, голоса… Дверь распахнулась, и в палату вошли двое санитаров и врач с чемоданчиком. За их спинами маячили охранники с автоматами на груди, и кто-то из начальства. Но кто, я так не разглядел — со зрением тоже приключилась оказия. Пока врач,