— Жив, дед? — Артём, оставив пулемёт, наклонился над стариком, пытаясь его откопать.
— Ох… кости целы… кажись… — застонал Прокопьич, отплёвываясь. — А вот ружьишко моё… оно, похоже, кончилось…
— Оно своё дело сделало! — крикнул я. — Технике каюк!
— А не забыли ручки-то! — обрадовано произнёс старик. — А ты чего пост бросил? — неожиданно накинулся он на майора, я и сам сейчас справлюсь!
Ремезовские ублюдки, однако, не собирались просто так гореть. Люки захлопали, и изнутри, кашляя, полезли фигуры в камуфляже. Они спрыгивали на землю, торопливо разворачиваясь с автоматами наперевес, готовясь к контратаке. Но майор их уже ждал.
— Огня, Артёмка! Не дай им на штурм пойти! — проорал старик, тяжело поднимаясь на ноги.
Но майор и без его напоминания начал поливать ряды наёмников плотным огнем из пулемёта. Но эти бойцы во второй волне были не чета первым — дисциплинированные, молчаливые и, по всей видимости, хорошо обстрелянные. Одним словном — настоящие военные профессионалы.
Их натиск был страшен. Они шли напролом, не считаясь с потерями, забрасывая нас гранатами и стреляя на ходу. Наши позиции начали рушиться под этим стальным катком.
— Долго не продержимся! — заорал Артём, отстреливаясь длинными очередями.
Но тут на линии боевого соприкосновения появился новый персонаж, хвостатый и взъерошенный — Матроскин. Он возник из клубов едкого дыма, будто сама тьма сгустилась и обрела форму. Это был не просто кот — это был разъяренный демон размером с хорошую собаку, его шерсть дыбилась, превращая его в черный шар из клыков и когтей.
Зеленые бездонные глаза говорящего кота из славного семейства Грималкиных метали молнии. С низким утробным рёвом, больше похожим на рычание огромного тигра, он ринулся вперед. Наемники, застигнутые врасплох этим абсурдным видением, на мгновение замешкались, и этого мгновения ему хватило, чтобы выхватить из строя первую жертву и разорвать ей горло чудовищными острыми когтями.
Один из бойцов, опомнившись, дал длинную очередь из автомата. Пули прошили воздух, но кота там уже не было. Он просто растворился, будто его и не было. В следующее мгновение он материализовался прямо за спиной еще одного из стрелков.
Мощная лапа, вооруженная когтями, похожими на изогнутые бритвы, взметнулась и обрушилась на спину наемника. Бронежилет из кевлара и пластика не стал преградой — он разошелся с сухим, хрустящим звуком, словно вскрывали консервную банку острым ножом.
Когти вошли глубоко в плоть, с хрустом ломая ребра и разрывая мышцы. Кровавый веер брызг взметнулся в воздух, а из страшной раны на спине бойца, вместе с клочьями ткани и осколками брони, вывалились куски легкого и часть позвоночника. Человек рухнул на землю, даже не успев издать звук.
Матроскин вновь исчез. Пули же прошивали пустое место, не сумев подловить стремительного кота. В следующий раз он возник уже в самой гуще атакующих. Его лапы превратились в размытые смертоносные веера. Один взмах — и у ближайшего к нему наемника была отсечена рука, держащая автомат, вместе с кевларовым наплечником.
Рука отлетела в сторону, пальцы еще судорожно сжимались на спусковом крючке. Второй взмах — и глубокий рассекающий удар по бедру очередного бойца перебил артерию. Из располосованной плоти хлынул алый фонтан, а человек с диким воплем забился на земле.
Кот не останавливался, двигаясь с непостижимой скоростью, оставляя за собой только кровавые брызги и горы разорванной плоти. Броня не спасала от его когтей — она рвалась, как гнилая тряпка. И от этого становилось еще страшнее. Я даже и не думал, что Матроскин настолько мощная и смертоносная машина, когда случайно спас его из рук кромешной Стрыги.
А дальше… дальше кот действовал еще стремительнее и ошеломляюще. Он, словно тень, скользнул за спину огромного штурмовика, вооруженного пулеметом. Лапы обхватили его шлем с двух сторон. Раздался оглушительный скрежет — когти пробили титановый сплав, словно это была тонкая жесть. Мощные мышцы на плечах Матроскина взбугрились.
Послышался резкий, сухой хруст рвущихся связок и ломающихся шейных позвонков. Голова крепкого бойца была оторвана одним молниеносным движением. На мгновение она задержалась в воздухе (кот тем временем уже испарился), застывшая в маске ужаса и непонимания, с широко раскрытыми глазами и оскаленным ртом. Затем тяжелый шлем с головой и торчащими из неё обрубком позвоночника и клочьями плоти с грохотом упал на землю, пока тело еще стояло, из шеи била мощно фонтанирующая темная струя крови.
А дальше было еще страшнее. Матроскин, с ног до головы уделанный кровью, вскочил на грудь очередному бойцу, сбив его с ног. Кот обрушился на него с такой скоростью, что буквально вышиб из него дух. Наёмник, лишь мельком заглянувший в бездну тех зелёных глаз, закричал — тонко, по-бабьи, заливаясь истеричным визгом.
Но кот не стал его слушать. Одна лапа придавила грудь, впиваясь когтями в броню, а другая, с растопыренными когтями, пробила горло. Крики стихли, превратившись в громкое бульканье. А следом раздался влажный тягучий звук, от которого даже у меня застыла кровь в жилах.
Голова с хрустом отделилась от тела, увлекая за собой клочья кожи и трахею, растянувшуюся, как розовая резинка, когда кот, не разжимая когтей потянул лапу к себе. Через мгновение «кровавая резинка» порвалась, брызнув слизью и кровью. Матроскин, держа чудовищный трофей в лапах, отшвырнул его в сторону наступающих. Голова покатилась по земле, наводя ужас даже на самых отпетых головорезов.
Атака захлебнулась. Стальной каток остановился, упершись в живую, пушистую и невероятно кровожадную стену. Профессионалы Ремезова впервые за всю операцию, а, возможно, и за всю свою жизнь, дрогнули и начали отступать под натиском этого пушистого ужаса.
Прокопьич замер, не в силах пошевелиться или отвести взгляд от кровавого спектакля. Его мозг, отточенный годами службы и сотнями боевых операций, отказывался принимать увиденное. Это было похоже на галлюцинацию… но, нет — резкий запах крови, бивший в нос, был до жути реальным.
А ведь это был тот самый упитанный и совершенно безобидный бездельник, часами валявшийся на солнышке на крыльце и которого он угощал парным молоком. А теперь этот «безобидный бездельник» одним движением лапы отрывал головы прожженным головорезам, закованным в пуленепробиваемую броню.
Мысли Прокопьича путались, пытаясь совместить два совершенно несовместимых образа. Даже его собственное воскрешение из мертвых не настолько поразило старика. И от этого контраста мир вокруг закачался. Это было не просто изумление. Это была тотальная ломка восприятия.
А дальше… Прокопьич, действительно ошеломленный чудовищным преображением мирного кота, не видел больше ничего.