Понимаю, что мальчишку понесло. Надо что-то делать, иначе этот восторженный монолог будет длиться вечность.
— Остановись! — прерываю его. — С меня достаточно.
И вытираю якобы выступивший на лбу пот.
— Уф! Меня аж в жар бросило! И это всё ты почувствовал с этой… горгоной? Или ты уже раньше был такой многоопытный?
— Нет, это случилось со мной впервые, — немного успокоившись, признаётся Персей. — Я целовался раньше у нас на Серифе с тамошними девушками, и даже не раз, но никогда до конца не понимал, что это такое — его величество Поцелуй.
— А теперь, значит, понял? — уточняю я.
— Понял, — радостно сообщает он.
— И полюбил?
— Полюбил.
Теперь меня и в самом деле прошибает пот. С этим парнем не так легко справиться.
— Так-так! — тяну я, пытаясь сообразить, что делать.
— И дальше что?
— Я не знаю, — беспечно улыбается Персей.
Меня, признаться, бесит эта его дурацкая улыбка. Похоже, пока мы разговариваем, он уже принял какое-то решение, и это совсем не то, чего мы с папой от него ожидаем.
— Ну и история! — примиряюще говорю я. — Знаешь что? Боюсь, нашему папе это всё сильно не понравится! Он меня не за этим сюда послал. Надо заканчивать с этой горгоной, с Медузой этой… Любовь любовью, а дело делом. Поцелуев на твой век ещё хватит, уж поверь. Сможешь потом на эту тему ещё не одну лекцию прочитать.
— В каком смысле заканчивать? — удивляется Персей. — У нас только всё начинается.
Я вновь подавляю вскипающее внутри раздражение. Пытаюсь максимально сохранять спокойствие.
— В самом прямом, — улыбаюсь я. — Чик, и всё! Все дела. Сумка у тебя есть, я тебе дал. Напяливай шапку, чтобы она тебя не видела, и вперёд!
Персей опять смотрит на меня так, будто я ляпнул что-то несусветное.
— Это невозможно! — заявляет он.
Я не нахожу ничего лучшего, как только соболезнующе потрепать мальчишку по щеке.
— Ну не надо так пессимистично, — дружески говорю я. — Почему невозможно? Очень даже возможно. Если б на Олимпе считали, что это невозможно, никто б тебе не помогал. Времени заниматься ерундой ни у кого, знаешь ли, нет. За безнадёгу мы не берёмся. Серп у тебя отличный, острый. Таларии опять же. Взлетел, чикнул, и домой! Ты…
— Я не буду её убивать! — прерывает меня Персей.
Причём произносит это таким безапелляционным тоном, что я даже теряюсь на какое-то мгновение.
— Как это не будешь? — удивляюсь я.
— Очень просто, — усмехается парень. — Не буду, и всё.
Я же уже объяснил. Я люблю её.
И снова смотрит на волнующееся море.
Я беру паузу, обдумываю, как действовать дальше. Честно говоря, впервые сталкиваюсь с подобным упрямством. По мне, так это всё просто глупость. Надо разделять дело и эмоции. Когда одно путается с другим, получается полнейшая хрень. Но надо делать скидку на юный возраст.
Справляюсь с собой и ласковым голосом пытаюсь объяснить парню суть вещей.
— Послушай, Персей, я всё понимаю. Но тебя сюда не за любовью отправили. У тебя миссия, ты не забыл? Мама твоя мучается, ждёт тебя. Мечтает, что драгоценный сыночек её вернётся, вызволит из лап злодея Полидекта. И папа твой волнуется, как ты всё это дело провернёшь, видишь, меня послал тебя поддержать.
Персей поворачивается, бросает на меня ироничный взгляд:
— Спасибо.
— Что спасибо?
— За поддержку спасибо. Я вообще-то никого не просил меня поддерживать. И кого и как мне любить, я как-нибудь сам разберусь, хорошо?
— Нет, не хорошо! — уже не сдерживаясь, возражаю я. — Судьба родной мамы, значит, тебя уже больше не заботит. Тебя больше волнует совершенно тебе посторонняя горгона?
— Она мне не посторонняя!
Персей от возмущения даже вскакивает на ноги.
— Да ты что! С каких это пор, интересно?
И я тоже встаю.
— С сегодняшнего дня, — твёрдо заявляет он.
Снова наступает пауза. Я не сразу нахожусь, как повести дальше этот снова зашедший в тупик диалог. Мы стоим рядом, слушаем, как волны с шумом разбиваются о скалистый берег.
— Вот, значит, что эти поцелуйчики… как ты там сказал про розовую нежность? — наконец говорю я. — Вот что они творят с нашим братом.
— Именно так, — довольно подтверждает Персей.
— Стало быть, не будешь её убивать? — спрашиваю я просто, чтобы что-то сказать.
Ответ я и так знаю.
— Нет, не буду, — незамедлительно откликается юноша.
— А чего будешь делать? — нарочито наивно интересуюсь я.
— Не знаю, — пожимает он плечами. — Я ещё не решил.
— А чего ты ждёшь?
Я по-братски прижимаю его к себе.
— Давай, решай. Я, может, чем помогу. Всё — таки родственники, как-никак.
Персей освобождается от моего братского объятия.
— Я должен с ней поговорить, — сообщает он.
— Во-о-он оно что! — с уважением протягиваю я. — Ну, поговори, поговори.
И заботливо добавляю:
— Главное, чтобы она очки не снимала во время разговора.
— Не волнуйся, не снимет, — уверенно заявляет парень.
Я решаю зайти с другого конца:
— А она вообще в курсе про эту твою любовь?
— В курсе, — кивает он.
— И что же?
— Она тоже меня любит.
На лице у парня начинает опять сиять эта дурацкая, бесящая меня улыбка.
— О-о! — говорю я. — Вот оно, значит, как у вас далеко зашло. Как, однако, всё запутано.
— Представь себе, — всё так же радостно подтверждает Персей.
Чему он так радуется, я понятия не имею. Ничего хорошего-то не предвидится. Тоже, видать, не от большого ума.
— Да уж представляю, — вздыхаю я. — И когда же этот ваш роковой разговор состоится?
Персей смотрит на меня, явно раздумывает, выкладывать ли мне эту сокровенную информацию.
— Сегодня, — наконец объявляет он. — На закате.
— Ну, это уже хоть что-то, — одобрительно говорю я. — А где?
На этот раз Персей разглядывает меня с явным подозрением.
— Зачем тебе? Не скажу.
— Да я просто так спросил, — посмеиваясь говорю я, чтобы его успокоить. — Не очень-то и интересно.
Мы снова молчим. Ветер раздувает чёрные кудри Персея. Он стоит, твёрдо сжав губы, и смотрит вдаль.
Я втайне любуюсь им. Если бы не тупость в определённом вопросе, был бы не парень, а просто загляденье.
— Хочешь братский совет? — предпринимаю я последнюю попытку.