Возвратимся, однако, к Персею. Поскольку, повторюсь, я был сильно занят, то последующие его подвиги прошли без моего надзора. А когда я освободился, он уже вернулся на Сериф. Причём настолько был измождён после всех своих драматических перипетий, что, как только оказался на острове, сразу завалился спать. Тут, правда, случилась одна оказия. На Серифе полно лягушек, и лягушки эти постоянно квакают. Причём так громко, что бедный Персей уснуть никак не мог. Он же спустился на землю на берегу небольшого озера, где их была тьма-тьмущая. И тогда, помучавшись некоторое время, мой единокровный братец впервые обратился к нашему папе, взмолился, чтобы тот его от этого настырного кваканья избавил. Так вот представьте, Зевс Всемогущий откликнулся на просьбу сына. Причём не просто, а даже осудил этих лягушек на вечное молчание. Так что с тех самых пор на Серифе лягушки не квакают. А мне папа велел повидаться с Персеем, проконтролировать, так сказать, что всё с ним нормально.
Так я и оказался на Серифе. Персей к тому времени уже поспал, проснулся и теперь шагал по дороге, которая вела ко дворцу царя Полидекта. И вот опускаюсь я на эту дорогу позади него и некоторое время иду вслед за ним, прикидывая, с чего начать разговор. В руках Персей несёт два мешка — в одном, надо понимать, голова Медузы, а в другом, поменьше, всё остальное.
— Эй, погоди! — зову я его.
Персей останавливается, оглядывается. Не могу сказать, что на лице его появляется радостное выражение.
— А, это ты! — равнодушно говорит он.
Рассматриваю парня. Надо сказать, что он сильно изменился, хотя вроде не так уж много времени прошло. Это уже не тот порывистый влюблённый юнец, с которым я разговаривал на горгоньем острове. У него теперь борода, на лбу появились морщины, лицо землистого цвета. Но самое главное — это глаза. Они больше не блестят.
— За тобой не угнаться, братишка! — бодро говорю я. — Еле тебя догнал. Ну что, я вижу, всё прошло хорошо?
— Изумительно, — кривится Персей.
— Рад, рад.
Я стараюсь звучать как можно искренней.
— Правда, очень рад за тебя. И подарки, значит, папины пригодились.
— Не все, — тем же равнодушным тоном отзывается он. — Шапкой, например, я не воспользовался. Она в целости и сохранности, как была. Могу вернуть. И сандалии, кстати, тоже. В смысле таларии. Да и серп адамантовый мне уже не нужен. Ты ведь за этим пришёл?
Я, признаться, слегка теряюсь от такого его напора. Но виду не подаю.
— Ну, в том числе, — дружелюбно улыбаюсь я.
— На, держи, — говорит Персей. — Всё тут.
И он протягивает мне один из мешков.
Я его забираю.
— Будешь проверять? — спрашивает он язвительно.
— Да нет, что ты, — по-прежнему улыбаясь, отвечаю я. — Я тебе доверяю.
Тем не менее, подумав, всё-таки решаю взглянуть, всё ли на месте. Мало ли что, потом с меня же и спросят. Так что я быстро раскрываю мешок и заглядываю внутрь. Всё, к счастью, оказывается в порядке. Персей наблюдает за мной со скептическим выражением лица.
Я понимаю, что надо срочно растопить этот лёд, иначе разговор не сложится. Решаю, что надо начать с его подвигов, слухи о которых, конечно, до меня долетали.
— Я слыхал, ты этого титана Атланта заставил окаменеть? — с максимальным уважением произношу я. — Говорят, он в целую гору превратился.
— Да, было дело, — отзывается Персей.
Вижу, что под глазами у него тёмные круги. То ли он давно уже не высыпается, то ли просто сильно устал от своих экстремальных подвигов.
— Ну и правильно, — одобряю я. — А то он из-за этих золотых яблок своих совсем мозгами тронулся. Никого к ним не подпускал. Дракона этого завёл жуткого. В общем, папа просил тебе всяческое одобрение передать.
Персей усмехается.
— Очень тронут, — говорит он.
Я понимаю, что разговор зашёл в тупик, и пробую по-другому.
— Голова, значит, хоть и отрубленная, а работает, да? — киваю я на оставшийся у него мешок.
— Выходит, так, — безучастно подтверждает Персей.
— Здорово! — бодро восклицаю я. — А ещё говорят, ты Андромеду освободил от морского чудовища?
Персей пожимает плечами:
— Ну да, так получилось.
Пропускаю мимо ушей этот его пофигизм и восторженно хлопаю его по плечу:
— Молодец! Я тобой горжусь. И что теперь, женишься?
Персей отвечает не сразу. То ли вспоминает что-то, то ли о чём-то размышляет.
— Может, и женюсь. Мне всё равно.
— Как это «всё равно»? — неподдельно удивляюсь я.
— Мне всё равно, на ком жениться, — спокойно поясняет он.
— Это ты зря.
С сожалением смотрю на своего единокровного братца. Всё-таки разительная перемена с ним произошла.
— Во-первых, говорят, Андромеда эта красавица, — завистливо говорю я. — А во-вторых, вроде её родители — Кефей и Кассиопея — царство своё тебе в приданое обещали? Такие, по край ней мере, слухи ходят. Или болтают?
Персей вздыхает и сплёвывает.
— Да нет, вроде и вправду обещали.
— Ну так чего ты тогда такой кислый?
Я снова широко улыбаюсь.
— Радоваться надо.
— Я радуюсь, — хмуро говорит Персей. — Очень даже.
— Что-то не видно.
Я перестаю улыбаться. Надоело выглядеть идиотом.
— Всё по этой своей горгоне страдаешь? — насмешливо спрашиваю я. — Забудь уже. Надо дальше жить. Сей час вот с Полидектом разберёшься, маму порадуешь. Жизнь-то, смотри, налаживается!
— Да, я в курсе.
Персей снова сплёвывает.
— Спасибо за совет.
— Да ладно тебе. Мы же всё — таки братья, как-никак.
Я понижаю голос, стараюсь, чтобы он звучал как можно более доверительно.
— Я ведь из-за тебя переживал. Думал, как ты там с этой Медузой справишься. Тоже ведь непросто небось было… Поди отруби такой голову!
Персей горько усмехается.
— С этим как раз просто.
— А с чем тогда сложно? — спрашиваю я.
Кажется, лёд наконец тронулся.
Персей на этот раз долго молчит, прежде чем ответить.
— Ты знаешь, — с болью начинает он, — когда она умерла, кровь из неё как хлынула, всё вокруг залила… И вместе с кровью этой появился крылатый конь и огромный такой человек с золотым мечом…
— Да, я слышал, — киваю я. — Конь Пегас и великан Хрисаор. Посейдоновы дети. Медуза эта, значит, была беременна… Надо же.
— Да, — взволнованно подтверждает Персей. — И она, очевидно, знала об этом.
— Конечно знала. Знала и скрывала. Она же женщина какая-никакая…
Но Персей меня не слышит.
— Это была ещё одна причина… — бормочет он.
— Причина чего? — не понимаю я.
Персей не