Начал накрапывать теплый дождь. Крышу я поднимать не стал, потому что дождевые иглы, коловшие мое лицо, принесли мне немного облегчения. Больше всего я боялся снова пережить то, что случилось потом!
– Ну, деваться-то тебе особо некуда, – услышал я знакомый голос и впервые усомнился в том, что он принадлежал одному из моих многочисленных внутренних визави – звали ли его «Джо» или «Чеп», или просто «Эй, а ну заткнись!»
– Почему?
– Сам знаешь, почему.
Голос был прав. Если я собирался разгадать тайну, в которой барахтался, как пчела в патоке, мне все-таки пришлось бы ответить на тот самый вопрос, все эти годы остававшийся без ответа.
– И что за «тот самый вопрос»?
– Вопрос такой: а что, если бы я ей тогда уступил?
– И ты готов ответить на него?
Ответить на что? Как я мог заставить себя сдаться, если до этого каждую чертову минуту грезил одними только победами? Победи или умри! Пришел, увидел, победил — ведь победителей не судят, потому что чем сильней отпор, тем славней победа, а пока за победой вспять не ходи, она всегда впереди, и никаких авось да небось – с победой врозь, одна лишь победа, по-беда, побе-да! – любой ценой! Не могло и речи идти ни о какой капитуляции, разве это не ясно?
Конечно, и мне время от времени приходилось делать шаг назад, но лишь для того, чтобы усыпить бдительность супостата и напасть тогда, когда он меньше всего был к этому готов. Любые, даже самые незначительные уступки без последующей, заранее спланированной победной контратаки казалась мне тогда проявлением трусости!
И вот тут-то я и встретил Фло. Первые дни мы с ней провели в каком-то блаженном мареве, наполненном влажным туманом, словно канули на дно дальнего лесного озера, полного отрешенных, задумчивых электрических угрей, или заблудились в самых глубоких закоулках горной пещеры, где каждый звук рождает дробное эхо, подобное забытой ночной грозе. Насколько я помню, мы тогда почти и не разговаривали, час за часом, день за днем предаваясь исступленному, безоглядному наслаждению – словно оба знали, что наше время на исходе, и мы пытались сполна утолить нашу жажду, обернувшись и этой жаждой, и самим утолением…
Кажется, впервые мы с нею вместе выбрались из моей пропитавшейся волглым запахом прелой листвы и болотной тины квартиры лишь неделю спустя – и тогда я впервые увидел, что моя жена была совсем не той, кем я ее тогда считал. Ее демонический образ развеялся, как только ее огненно-рыжего чела коснулись первые солнечные лучи. Удивительно, но Фло оказалось просто невозможной хохотушкой и егозой!
Иначе говоря, она обладала именно тем типом личности, общение с которым для меня было чем-то вроде глотка свежего морского воздуха – а как еще ребятам, начисто лишенных гена, ответственного за пессимизм и стеснительность, выживать среди сумрачных стад сирых страдальцев, сентиментально-слащавых слизней и сюсюкающих слезливых соплежуев?
Первый же наш совместный набег на Таймс-сквер закончился для той плачевно. Угроза ее помпезной, несгибаемой претенциозности, исходившая от нас, вынудила эту Валаамову блудницу (или Вавилонову ослицу?) бросить нам навстречу свои лучшие силы еще до того, как наши каблуки коснулись мостовой Сто двадцать пятой улицы – но мы неумолимо приближались.
Жалобно поскуливая, разбитные вертопрахи со скульптурными животиками под тысячедолларовыми сорочками брызнули врассыпную, едва мы повернули на Мэдисон авеню; тонконогие ботексные куколки, размазывая тушь и теряя бумажные пакеты прет-а-порте неслись аллюром по Сорок второй – подальше от нас; и уже на подступах к Бродвею рухнул последний рубеж обороны – бойцы элитного спецназа воинствующих неучей и склочных правдорубов вдруг как-то потускнели, насупились и, стараясь не смотреть друг другу в глаза, принялись судорожно рыться в телефонах в поисках забытых номеров их же стараниями расформированных правоохранительных ведомств!
Хотя пленных мы старались не брать, все же вначале до настоящего насилия доходило лишь в самых крайних случаях. Самым действенным нашим оружием тогда был смех, кулаки я пускал в ход только если шутка оставалась непонятой, а мой скромный рост внушал ее адресату пагубную убежденность, что прошлогодний автопортрет из спортзала с грушей в обнимку подобно чудотворной иконе сможет уберечь его физиономию от жестоких побоев.
Никогда до этого, и ни разу после я не был так счастлив – пусть и через чужую боль, пусть и ценой сломанных носов и свернутых скул! Возможно, все дело было в том, с каким упоительным восхищением она смотрела на меня, когда мне в очередной раз случалось выходить победителем из заведомо проигрышных стычек!
Рядом с ней я постоянно ощущал какое-то необычайное всесилие. Иногда я видел сон про то, как в утро ее дня рождения (она отказывалась сообщать мне дату, настаивая, что придет время, и я должен буду догадаться сам) я тихонько вхожу в нашу комнату, и пока она спит, осторожно кладу на кровать большую круглую коробку с красным бантом. Осторожно, чтобы не повредить спрятанный в коробке Нью-Йорк со всем, что в нем есть – в натуральную величину!
Конец наступил внезапно. Я тогда был настолько ослеплен своей любовью, что совсем перестал задумывался о том, к чему могла привести безграничная вера Фло в мою способность легко разобраться с любой проблемой. Последствия нескольких намеренно спровоцированных ею конфликтов оказались настолько серьезными, что лишь благодаря моему невероятному везению нам удалось избежать беды.
Только после этого я впервые попробовал хоть немного утихомирить ее, стараясь чуть реже показываться с нею вместе на людях. Однако довольно скоро выяснилось, что уговорить ее хоть иногда поскучать дома, не влезая в новые неприятности, было ничуть не проще, чем заставить рой диких шершней сыграть в скрэббл! Еще менее вероятным представлялось, что ей придутся по сердцу развлечения, которые были в чести у остальных любовниц наших парней – вроде спа, фитнеса или десятка умиротворяющих бокалов мартини с дурами-подружками. Мне оставалось одно – предложить ей поучаствовать в моих делах.
На первых порах я думал, что она будто специально создана для этого. Ее восторженное любопытство в сочетании с пронзительно ясным умом сразу же принесли результат. Мы вместе провернули несколько изумительных комбинаций, столь же успешных, сколь и рискованных. А стоило ей только появиться в комнате, где шла игра, как я начинал видеть все карты чуть ли не на десять раздач вперед.
Одним словом, все пошло так, что лучше и пожелать нельзя. Но к тому времени я уже успел совершить всего одну – зато, как потом оказалось,