– Фу-ух, ребята… Как же хорошо снова стать нормальным! А это что такое? Неужели старый заброшенный завод? И где вы их только находите? Могу представить, как все изгалялись над тем итальяшкой, который когда-то накупил себе этих заводов! Его собственная жена плюнула ему в лингвини, забрала детей и ушла к перуанцу, что стриг их газон. А потом Вильсон вводит сухой закон, и дело пошло! Начал попутно приторговывать цементом, чтобы закатывать дотошных журналисток в фундамент какой-нибудь дурацкой эспланады; лебедками, чтобы было на чем вешать стукачей и вороватых букмекеров; аккумуляторами с удобными яичными зажимами – короче, уймой всякого!
– Закончил? – крикнул мне Генерал, приложив ладонь ко рту.
– Только разогреваюсь, Блази! Но потом из Афгана повозвращались женихи тех журналисток – все до одного бывшие спецназовцы и попадают белке в глаз с тысячи шагов… У меня три вопроса: что этим тварям сделали белки? Что такое «эспланада»? А самое главное: кто наливал эту водичку в чан подо мной? Часом не ты, Лео Гатто?! Парни, парни, как же я вас обожаю…
– Все? – в нетерпении рявкнул Генерал.
– А что? Собираешься толкнуть злодейскую речь, да я мешаю? – орал я в ответ, чувствуя приближение того эйфорического состояния, что предшествовало моей встрече с братьями Ланца в мотеле. – Эй, ребята, помяните мое слово: этот надутый индюк сейчас от вашего имени опять начнет распинаться про уважение, обманутое доверие и дерьмо – но видели бы вы, что он хранит в своем сейфе…
– Опускай! – скомандовал Генерал.
– Есть, сэр! – злорадно гаркнул в ответ Лука, стоявший рядом с чаном, и нажал на кнопку пульта, висящего на проводе.
Я начал медленно опускаться в чан. Меня буквально трясло от экстаза.
– Слышите, парни? – продолжал я разливаться. – Это ведь не мой хер он держит в том сейфе! Томми Бонифацио! Да, да, я к тебе обращаюсь! Волосяной гель в уши затек? Угадай, где сейчас та клюшка для гольфа, которую ты забыл вытащить из задницы Часовщика Лу? Эй, Дэнни Мотта! Кто, по-твоему, сдал легавым твою сестру Кьяру, когда ее муж Викки Барбетта вдруг полюбил коктейли из стрихнина и страховок? Винни Мариаччи! Это ведь тебе он пообещал повесить на подтяжках того ямайца, что подрезал кило твоего крэка в девяносто втором? И примерно тогда же пропали твои желтые подтяжки со слониками? Совпаденьице, а?!
Но когда под водой скрылись мои колени, я начал беспокоится. Моя эйфория почему-то все никак не помогала мне заставить Сосунка отпустить злосчастный маленький красный джойстик, управляющий лебедкой. Его мыслей я тоже прочесть не мог, а вода, между тем, дошла мне уже до пояса!
«Брось! Отпусти!» – в нарастающей тревоге кричал я Луке, пока из моего рта продолжали вырываться слова:
– …Джуниор Коррарди! Небось не чаял, что твоя перхоть когда-нибудь переместится с туловища мертвого Филли Бароне в один сейф на Лонг-Айленде?.. Энжи Пиччини! Ты когда в последний раз проверял, как там поживает труп твоего дружка Луи Сасси, которого ты зарыл в своем…
А в воду уже начала погружаться моя грудь!
«Стоять! Стоять!! Стоять!!! Сто…»
– …ять!!!! – вдруг яростно проорал Генерал, с невиданной для такого окладистого господина прытью сорвался с места и вихрем взлетел на приставную лестницу рядом с чаном.
Сосунок в испуге выронил пульт. Лебедка замерла. На поверхности оставалась только моя голова и руки, привязанные к крюку.
«Начинается?!» – с надеждой подумал я.
– Слушай меня! И пусть заодно все они послушают! – Он ткнул пальцем в сторону толпы. – Ты думаешь, что эти ублюдки не знают, кто я такой, и что у меня на них на всех есть? Да пойми же: я стою выше их всех хотя бы уже потому, что никогда от них этого и не скрывал!
Парни согласно закивали.
– Ты думаешь, у них нет своего сейфа со скелетами друзей?! У каждого здесь он есть, у каждого! У кого-то поменьше, у кого-то побольше, да только куда им до моих?! Да, моих!!! С чего ты вообще взял, что он у меня один такой?! А теперь полюбуйся, что сейчас будет. Эй, Батталья!
– Я, босс! – отозвался Тедди Батталья, мордоворот такого устрашающего вида, что даже я хорошенько взвесил бы все «за» и «против», прежде чем попробовать стряхнуть пыль с его курчавой шевелюры.
– Скажи-ка, Батталья: ты в курсе, что я с тобой сделаю, если попрешь против меня?
– Да, босс. Присяду. От тридцатки до пожизненного.
– А известно тебе, почему присядешь?
– Думаю, босс, потому как не надо было мне тогда своим кривым рылом на камеру светиться.
– А ты знаешь, Батталья, где сейчас эта запись?
– Я так понимаю, что она у вас, босс. Да, так я думаю. Ага.
– Тогда скажи мне, Батталья: хочешь, я тебе ее подарю? Ты только попроси, и она твоя!
– Нет, босс, пусть уж лучше она у вас побудет. Так мне спокойнее.
– Видишь? – спросил Генерал, снова повернувшись ко мне. – До сих пор кажется, что все дело в каких-то сейфах? Ты проник к нам, как ехидна, и заставил впустить тебя в наши сердца – но так и не постиг, с кем на самом деле имеешь дело! Я каждый день слышал сначала от этого вот, а потом еще и от дочери: «Рикки Чепино то, Рикки Чепино сё!» Как же меня это достало, если бы ты знал! Сколько раз я им твердил, что ты просто самовлюбленный пачкун, в котором нет, и никогда уже не появится того, что есть в каждом из этих парней – веры!
Да, я говорю о той самой вере! Мы веровали, еще когда все остальные сидели на деревьях и были готовы отгрызть хвост у родной матери, посули им за это кто-нибудь пару долбаных земляных орехов! И совершенно не важно, во что именно эти парни верят. Некоторые убеждены, что я готов взойти на Голгофу ради любого из них; другие – что я всегда сумею вернуть наш корабль в тихие воды, чтобы они могли спокойно делать свой бизнес. Сам я верю и в первое, и во второе, а еще в то, что всегда сумею запрятать их вонючие трупы так глубоко,