Федина тетка с удивлением подняла красные опухшие глаза, словно видела подругу впервые. Евдокия Федоровна присела с ней рядом. Клава незаметно вышла в сени: может, старые женщины лучше поймут друг друга…
Через полчаса Евдокия Федоровна проводила тетю Лизу домой.
Клава вошла в комнату и крепко обняла мать.
– Спасибо, мама! Ты все-все понимаешь…
– С такими дочками, как вы с Лелей, всему обучишься, – вздохнула Евдокия Федоровна, и глаза ее затуманились.
– Леля на фронт ушла… Ни слуху от нее, ни духу. А ты здесь для себя войну нашла… Как по острому ножику ходишь.
– Да ну же, мама… – взмолилась Клава. – Знаешь, как я слез боюсь…
– Ладно, утру сейчас… А ты все же поосторожнее будь. Не одна ведь… ребята с тобой.
– Знаю. – Клава поспешила переменить тему разговора и спросила, что же делать с тетей Лизой?
– Тяжело ей… Совсем немцы голову задурманили. Думает, что их засилью конца не будет.
«А мама права, – про себя согласилась Клава, – плохо еще наши листовки до людей доходят».
На другой день Клава встретилась с Федей и спросила его, как он ладит с тетей Лизой. Федя смутился и вынужден был признаться, что жить с ней в одном доме стало совершенно невозможно: тетка следит за каждым его шагом, готова держать взаперти, выдумывает всякие страсти-мордасти, будто его ищут по городу полицаи.
– Кстати сказать, ты сам в этом виноват, – Клава напомнила ему историю со стрельбой из винтовки, о встрече с Аллой Дембовской.
– Ну, и накрутили всякого, – ахнул Федя и объяснил, как было дело в действительности.
– А с этой Дембовской вопрос решенный. Я ее больше видеть не желаю. Веришь ты мне?
– Верю, – кивнула Клава. – А за случайный выстрел придется тебе отвечать перед штабом. Так подпольщики не работают. И за Петьку с тебя спросим… Почему за мальчишкой не следишь?
– Отвечу! – хмуро согласился Федя и вновь с раздражением заговорил о тетке. – Не могу я с ней жить. К Димке Петровскому переберусь… Он приглашает.
– Никуда тебе перебираться не надо, – твердо сказала Клава. – Продолжай жить дома. И будь с теткой помягче, поладь с ней. Сделай вид, что остепенился. Со мной пореже встречайся, – и она рассказала о своем разговоре с тетей Лизой.
– Да тетка мне руки свяжет, ходу не даст, – взмолился Федя. – Она мне даже работу подыскала – помощник киномеханика в офицерском клубе… Через какого-то знакомого. Да чтоб я фрицам фильмы крутил…
– Очень хорошая работа! – перебила его Клава. – В клубе нам давно нужен свой человек. Да и вообще нашим ребятам надо поближе к немцам на работу устраиваться… Мы уж говорили об этом…
Через несколько дней Федя начал работать в офицерском клубе помощником киномеханика.
ШВЕЙНАЯ МАСТЕРСКАЯ
Жить становилось все труднее. Немецкие патрули и полицаи то и дело проводили облавы, вылавливали юношей и девушек и гнали их на работу: на торф, на стройку узкоколейки, на ремонт шоссе, нередко полицаи заявлялись на квартиры, проверяли прописку в паспорте, требовали отметки биржи труда о месте работы.
Клава уже дважды отсиживалась в сенях в темном душном чуланчике, пережидая, когда уйдут непрошенные гости.
Как-то раз к Назаровым зашла мать Тимошки Рыжикова – Севастьяниха. Она работала теперь в домоуправлении и ревностно следила за пропиской жильцов и получением продовольственных карточек.
Клава, заметив через окно приближение Севастьянихи, еле успела юркнуть в чуланчик.
Переступив порог комнаты, Севастьяниха, высокая пучеглазая женщина с рябым лицом, истово перекрестилась на передний угол, хотя там не было ни одной иконы, потом строго оглядела комнату и обратилась к Евдокии Федоровне.
– Опять Клашки нет. Где это она скрывается?
– Должно, на базар побежала, – отводя глаза в сторону и кутаясь в ватник, ответила Евдокия Федоровна. – Пить, есть надо…
– Вот то-то, что надо… А почему девка у немцев не служит, на работу не ходит? Карточку бы получила…
– А кто же без нее за мной, старухой, присматривать будет? Совсем я что-то разваливаюсь.
– Петли петляете… – подозрительно хмыкнула Севастьяниха. – Есть нечего, а Клашка то и дело вечеринки закатывает, патефончики, песни, пляски. Чересчур весело живете, Назаровы.
– Так дочка же молодая,…
– Смотри, допляшется девка, – пригрозила Севастьяниха. – Погонят ее канавы копать. А у тебя, старая, карточку отберут, будешь зубами лязгать…
Выбравшись после ухода Севастьянихи из чулана, Клава застала мать в слезах.
– Опять эта полицаева мамаша раскаркалась… – пожаловалась Евдокия Федоровна. – Все пугает, что тебя из дому угонят. Ты бы уж зацепилась за какую-нибудь работу.
– Я ищу, мама, ищу…
В тот же день, выйдя в определенный час на Великую за водой, Клава натолкнулась на Любу Кочеткову: в эти дни берег реки стал местом встреч Клавы с подпольщиками,
Девушка сидела на белом камне и грустно смотрела в воду,
– Люба, что у тебя? – тихо окликнула ее Клава.
Вздрогнув, девушка поднялась и с виноватым видом рассказала. Сегодня полицай из комендатуры вновь требовал у нее справку с биржи труда и едва не забрал ее на ремонтно-дорожные работы. Люба с трудом упросила повременить еще день-другой. А тут подвернулась Алла Дембовская и предложила ей свои услуги: через отца-бургомистра она может ее устроить служить на биржу труда.
– Ты же знаешь, Алла была моя лучшая школьная подруга, – виновато призналась Люба. – А теперь… теперь я видеть ее не могу… Я ей так и скажу: «Наши придут – вам с папашей первая пуля.
– Глупости… Не смей этого делать.
– Как не сметь?!. – удивилась Люба. – Она же такая… С офицерами якшается…
Клава обняла Любу за плечи.
– Ты пойми… нам очень нужен свой человек на бирже труда… Ты должна обязательно туда устроиться. И пусть это будет через Аллу или ее папашу, пусть хоть через самого Гитлера. Все равно… это же война…
– Значит, идти?!.
– Обязательно… И как можно скорее.
Через несколько дней Люба уже работала на бирже труда регистраторшей. И это