— Пиши, сука!
Моя рука, непослушная, влажная от пота и слёз, поднялась. Пальцы едва держали ручку. Каждая клеточка тела, каждая крупица гордости, которую я с таким трудом собирала по кусочкам, кричала «нет».
Но инстинкт самосохранения оказался сильнее. Он диктовал одно: выжить. Подписать всё, что угодно, лишь бы этот кошмар закончился. Лишь бы он отпустил мои волосы. Лишь бы этот безумный блеск в его глазах погас.
Я с трудом вывела первую, корявую букву своей подписи.
И в этот самый миг, когда его хватка чуть ослабла, а на лице появилась торжествующая, уродливая ухмылка, случилось неожиданное: сначала это был глухой, мощный удар в дверь, который прорвался даже сквозь оглушительный рок. Древесина треснула. Ещё удар. Ещё. И вот, с оглушительным грохотом, словно взорвалась бомба, дверь вылетела внутрь, оторванная с петель. И в проёме появились фигуры в чёрном, в касках, с щитами. ОМОН.
— Лежать! — громкий безоговорочный приказ и несколько наставленных на Виктора автоматов не оставили ему шанса на сопротивление.
Музыка резко оборвалась, оставив после себя тишину, в которой был слышен только прерывистый стон, вырывавшийся из моей груди.
Витя застыл с идиотской, застывшей ухмылкой, его рука разжалась, и я, потеряв опору, рухнула на пол, съёжившись калачиком. Я закрыла лицо руками, но сквозь пальцы видела, как двое бойцов молниеносно и профессионально скрутили его. Монтировка с тяжёлым металлическим лязгом упала на паркет, став просто куском железа.
С трудом приподнялась и села прямо на полу, прижавшись спиной к стене. Я не могла остановить дрожь, которая сотрясала всё моё тело. Это была реакция на отступившую опасность, нервная, неконтролируемая икота, смешанная с рыданиями.
И тогда, сквозь слёзы, сквозь толпу чёрных форм, я увидела Игоря.
Он стоял в проёме развороченной двери, без пальто, в одной рубашке, скомканной и расстегнутой на груди. Он был бледен, как полотно, а в его глазах бушевала буря из таких эмоций, что мне стало трудно дышать. Дикая, первобытная ярость, граничащая с безумием. Глубокое, всепоглощающее облегчение. И такая боль, словно это его самого только что пытали.
Он резко отстранил одного из бойцов, даже не взглянув на него, и в два шага оказался рядом. Опустился на колени прямо передо мной.
— Олеся… — он осторожно коснулся моей щеки, смахивая пальцем мокрую прядь волос и слезу. — Всё уже позади. Я здесь. Ты в безопасности.
Я не могла говорить. Горло сжал тугой, беззвучный спазм. Я просто смотрела на него, на это знакомое, сильное лицо, искажённое теперь такой мукой, и беззвучно плакала. Плакала от боли, от страха, а ещё от того, что он пришёл. Он был здесь. В самый страшный час моей жизни.
И в его глазах я читала не просто заботу или жалость. В них читалось обещание, что он будет рядом, когда уйдут люди в форме, что он останется. Навсегда…
— О, Игорь, ты уже здесь, — раздался за спиной мужской голос, заставив меня вздрогнуть. — Ребят, уводите его, — бросил он через плечо.
— Егор, чего вы так долго тянули⁈ — сквозь зубы процедил Игорь, прижав меня к себе ещё крепче. — А если бы он успел ей что-то сделать?
— Не кипишуй, всё под контролем было. Я лично за всем следил.
— Следил он!
— Ты и сам понимаешь, что есть определенная процедура.
— Знаю!
— Кстати, об этом. Гражданка Арсентьева, вам нужно написать заявление, дать показания…
— Егор! Ты не видишь, что она сейчас не в себе?
— И что ты мне предлагаешь? Без заявы его в КПЗ? А в суд с чем идти?
— А у тебя больше не с чем? — хмыкнул Игорь. — Завтра с утра она придёт к тебе и всё напишет. Я лично её привезу.
— Ну смотри. Только исключительно под твою ответственность.
Игорь всё так же обнимал меня, ни на секунду не отпуская, пока бойцы покидали квартиру. После ухода ОМОНа наступила тишина.
Я сидела на том же месте, на полу, прислонившись к стене, и не могла заставить себя пошевелиться. Казалось, если я сдвинусь, мир снова рухнет.
Игорь, как это уже сложилось, взял на себя все мои проблемы: достав телефон, он вызвал слесаря, который, молча и укоризненно покачивая головой, принялся возвращать на место сорванную с петель дверь.
Я с трудом поднялась и добрела до кресла, молча опустившись в него и закутавшись в плед, так как меня с неимоверной силой начало трясти.
Игорь стоял у окна, спиной ко мне, и смотрел в ночной город. Его спина была напряжённой, плечи неестественно прямыми. Что-то в нём будто изменилось.
Он не оглянулся ни разу, не спросил, как я. Лишь бросил, уже когда слесарь заканчивал работу:
— Утром отвезу тебя к следователю. Будь готова к девяти.
И ушёл. Не попрощался, не коснулся моего плеча. Просто вышел. Почему? Я не знала, да и не понимала.
Я так и не сомкнула глаз. Всю ночь. Сидела в темноте, обняв колени, и прислушивалась к каждому шороху, словно боясь, что опять вломится Витя, и продолжится тот ад, в котором я побывала.
Страх не ушёл, он лишь сменил форму из острого, животного ужаса перед монтировкой в тягучее, леденящее предчувствие чего-то гораздо худшего.
Утром Игорь пришёл молчаливый и собранный. Мы ехали в полной тишине. Он не смотрел на меня, пальцы его, лежавшие на руле, были сжаты.
— У меня тоже здесь есть дела. Ты, как только освободишься, жди в коридоре, отвезу тебя домой. — Доехав до места, Игорь сопроводил меня до кабинета следователя и, открывая передо мной дверь, заявил: — Не стоит тебе сегодня в кондитерскую ехать.
В кабинете следователя, того самого Егора, я написала заявление о нападении. Рука дрожала, выводя знакомые буквы. Казалось, на этом всё и закончится. Но Егор Владимирович отложил моё заявление в сторону, задумчиво постучал по столу ручкой и посмотрел на меня с неприкрытым любопытством.
— Олеся Александровна, а вы не в курсе, что именно за документы вам пытался подсунуть муж?
Я покачала головой, чувствуя, как внутри всё сжимается.
— Нет. Я даже прочитать не успела. Он мне даже ознакомиться с ними не давал.
— Это договоры купли-продажи, — пояснил следователь. — Довольно внушительный пакет. Загородный дом, три квартиры в элитных ЖК, земельный участок под строительство недалеко от города. И