Прошло несколько минут, но Сапфир так и не решалась посмотреть в сторону старухи. Казалось, стоит вновь встретиться с ней взглядом, и она в само деле исчезнет, раствориться. Несмотря на открытую водительскую дверь, Сапфир не слышала, о чем беседуют Марфа и Пастырь. Легкий ветерок, врываясь в распахнутую дверь, вместе со свежим воздухом приносил еще какие-то непонятные запахи. Чтобы занять себя и не думать о страшной старухе, Сапфир стала пытаться распознать их. Очередной порыв ветра ворвался в салон, принеся с собой тяжёлый, сухой запах дорожной пыли. Он пах нагретым солнцем камнем, тёплым песком и старым потрескавшимся асфальтом. В этом запахе было что-то жёсткое, терпкое, словно сама дорога оставляла на языке привкус долгих дней без дождя. Пыль несла в себе запах далёких мест, куда её уносил ветер – гари от старых костров, выцветших трав на обочинах, следов чужих шагов, давно стершихся с раскалённого грунта. Она оседала на коже, пряно першила в носу, смешиваясь с запахом тёплого металла и бензина, заполняя собой всё пространство. Это был запах пути, долгого, выматывающего, но неизбежного. Сапфир тяжело вздохнула. Путь… Скоро будет уже месяц, как она попала в этот мир и за это время прошла не малый путь. Не малый путь, на котором остались друзья. В груди, где-то глубоко внутри, что-то защемило. Мусаси, Сергеич, и вот теперь Малек, неизвестно, выживет ли… Подсознание выдало образ Олега, и она вспомнила, как менялся он, в те редкие моменты, когда вспоминал об Афганистане. Взгляд становился пустым, застывал, словно он вдруг снова оказывался там, среди раскалённых скал и бесконечного песка. В такие моменты он говорил мало. Или вовсе молчал. И вот она теперь, оказавшись здесь, теряет друзей на своем пути.
Десантная дверь в корме броневика резко распахнулась и в проеме показалась бородатая физиономия Пастыря.
– Ну что вы тут, не заскучали? Сапфир, давай Малька спустим вниз.
Пастырь залез в салон и они, вдвоем подняв носилки, передали их двум крепким парням, стоящим снаружи. Парни, молча приняв носилки с Мальком, тут же скрылись из вида.
– Несите аккуратно и оставьте на первом этаже. – послышался тихий, сухой голос, – Я займусь им, как только освобожусь.
Сапфир сразу поняла, кому принадлежал этот голос и в подтверждение ее догадки в проеме двери показалась худая фигура Марфы.
– Ну? Кто тут у нас? – Марфа оглядела салон и, хотя Сапфир не смотрела на нее, но почувствовала тот самый взгляд, которого не смогла выдержать.
– Это Сапфир. – представил ее Пастырь, – А это Инга. Марфа, когда закончишь с Мальком, посмотри Ингу.
– Хорошо, но я уже вижу, что она не безумна! А дар ее… Мы поправим.
Она говорила тихо, но каждое слово резало слух. Голос Марфы был шершавым, сухим, будто шелест пергамента или потрескавшегося корня, царапающего землю. В нём не было силы, но он проникал вглубь, застревал в мыслях, давил. Сапфир почувствовала, как против воли поворачивает голову в сторону Марфы, и ее взгляд устремляется в глаза старухи. И вновь их взгляды пересеклись. Только в этот раз не было ощущения небытия, как в первый раз. Марфа все так же еле заметно улыбалась уголками губ и рассматривала Сапфир.
– Ну что же. – вновь резанул слух ее скрипучий голос, – С приездом вас! Мы всегда гостям рады.
Глава 22 – Ритуал
Темнота стала плавно превращаться в кроваво-красную пелену. Сначала тёмную и непроглядную, как сама тьма, окружавшая его с того момента, когда он, после удара рубера, с огромной силой ударился спиной обо что-то твёрдое. Та огромная лапа с когтями была первым, что он вспомнил, очнувшись в темноте. Как ни странно, боли он не чувствовал. Лишь лёгкое головокружение и ощущение эйфории, лёгкости во всём теле. Мелькнула мысль: «А не умер ли я?» Но сдавленное дыхание – единственное неприятное чувство – говорило о том, что его душа всё ещё в теле.
Пелена начала светлеть, постепенно превращаясь в кроваво-красный утренний туман. Полная тишина вдруг стала наполняться приглушёнными звуками, пока ещё совершенно неразличимыми. Но с каждым мгновением они становились всё громче и чётче, а пелена превратилась в мутную розовую завесу, сквозь которую уже пробивались расплывчатые тёмные пятна, двигавшиеся туда-сюда вслед за прорывающимися звуками. Мыслей, кроме той единственной – о смерти, – как ни странно, не было. Малек просто пребывал в каком-то пограничном состоянии, словно ожидая дальнейших действий от неведомого кого-то, распоряжавшегося сейчас его жизнью. Наконец звуки стали отчётливее, и он услышал голоса. Странно, но они были ему совершенно незнакомы. Эти голоса не принадлежали ни Пастырю, ни Сапфир, да и их было больше двух. По крайней мере, за то время, как он начал их различать, сменилось уже четверо. Правда, один голос – тихий, спокойный, но на удивление давящий, сухой и скрипучий – присутствовал почти постоянно. Малек внутренне вздрагивал каждый раз, слыша его. В нём было что-то пугающее, но в то же время притягательное и очень знакомое. Казалось, этот голос заставлял вибрировать каждую клетку тела и проникал в самую душу, отчего сердце бешено колотилось. В нём чувствовалось что-то давно забытое, но до боли знакомое.
«Кто это?» – промелькнула следующая мысль.
Но сознание, одурманенное лайт-спеком, вновь отключилось, погружая его в сладкую негу неведения. Прошло ещё несколько минут, за которые слух почти полностью восстановился, и теперь он слышал всё, вот только сознание не реагировало на услышанное. Вокруг суетились люди, подчиняясь коротким сухим приказам того странно знакомого голоса. Он чувствовал, как с него срезают одежду и обувь, а тело вдруг покрылось гусиной кожей от прохлады помещения.
– Лайт-спек заканчивается, а у нас его нет в запасе. Что делать? – произнёс чей-то голос совсем рядом.
– Убирайте капельницу, – тихо ответил знакомый сухой голос. – Он ему уже не нужен.
Кто-то коснулся его правой руки, и по локтевому суставу что-то потекло. Безразличие, с которым он относился ко всему происходящему, вскоре стало сменяться заинтересованностью. Вернулись мысли, и первой был вопрос: чей это знакомый голос? Малек попытался напрячь память, но сил хватило лишь на несколько секунд, и сознание,