– Секу, ты чего? – послышался рядом голос Доминика.
– Всё! Нет больше вашего Секу! – бесцветным голосом проговорил Тибо.
Рядом запахло чьим-то дерьмом, и Тибо почувствовал сильный удар в изгиб колена сзади. Ноги подкосились, и он камнем рухнул рядом с окровавленным трупом.
– Сука! Тварь! – орал разъярённый Малик, нанося удары ногами. – Это всё из-за тебя, тварь! Не вздумай, падла, сдохнуть!
Тибо сначала пытался защитить руками места, куда бил разъярённый садист, но Малик был мастером своего дела, нанося удары каждый раз в разные места. А когда к избиению подключился и Доминик, он просто закрыл голову и лицо руками, поджимая ноги к животу.
– А всё-таки ты обделался, а я – нет! – мелькнула ехидная мысль перед тем, как Тибо потерял сознание.
Драгорн настороженно смотрел на Скитальца, который, подойдя к перезагрузившемуся кластеру, остановился и, сняв очки, внимательно осматривал возникший перед ними невысокий холм, заросший кустами и кактусами, с большими соснами наверху. Он, конечно, не знал названий деревьев, но Скиталец сам в первый момент пробормотал:
– Это же сосны… Это… Чтоб меня! Неужели?
Покрутив головой, Скиталец вновь водрузил очки на своё законное место и молча пошёл по асфальтированной дороге, огибающей холм справа. Слева, примерно в ста метрах, был виден тоннель в холме и выходящие из него железнодорожные рельсы, обрезанные словно ножом.
– Что-то не так? – наконец решился спросить Драгорн, следуя за своим спасителем, а теперь и наставником.
– Если я не ошибаюсь, то Улей нам подкинул Канны в качестве подарка или наказания, – ответил Скиталец, задумчиво и медленно произнося последние слова.
Скиталец внимательно рассматривал холм, дорогу и дома вокруг и не верил своим глазам. Это действительно были Канны, где они с Марго зимовали много лет назад. Вот и холм с восемью соснами на вершине, вокруг загадочной полянки. А за поворотом будет тот самый Шато дэс Артистес, бывшая гостиница, захваченная незаконно мигрантами и превращённая в постоялый двор для любого. Он остановился и внимательно осмотрелся ещё раз. Эмпатия показывала наличие людей в домах, но их было почему-то мало. Ни агрессии, ни ужаса или страха не было – замешательство, беспокойство. Из-за поворота послышалась приближающаяся сирена, и через несколько секунд оттуда выскочила на бешеной скорости машина скорой помощи. Драгорну всё было в новинку, и он с интересом наблюдал, как странная фырчащая и издающая воющие звуки коробка с людьми внутри несётся на стоящего посреди дороги Скитальца. Тот стоял, не двигаясь, и просто смотрел на приближающееся авто. Вдруг раздался резкий скрип и визг заблокированных колёс по асфальту. В лобовом стекле была видна перекошенная физиономия водителя, который изо всех сил давил на тормоз, вцепившись в руль и пытаясь остановить тяжёлый автомобиль. Скорая остановилась в каких-то нескольких десятках сантиметров от Скитальца. Только после этого он сдвинулся с места и подошёл к ошалевшему водителю.
– Утро доброе! – сказал Скиталец, постучав костяшками пальцев по стеклу двери и дождавшись, пока водитель откроет его.
– Доброе! – с дрожью в голосе произнёс молодой парень, что сидел за рулём. – Вы извините, у меня тут роженица, вот-вот родит. Нам срочно в госпиталь нужно, а за виадуком всё забито, везде пробки и аварии. Я думал, здесь, в объезд…
Парень постепенно стих, рассматривая дорогу, упирающуюся в песчаную пустыню.
– А как же… – растерянно проговорил он. – Куда всё пропало?
– Всё! Вы уже никуда не проедете. Да и госпиталя скоро не будет, – спокойно ответил Скиталец. – Роженица там, в салоне?
Не дожидаясь ответа, он обошёл автомобиль и открыл сдвижную дверь салона.
– Что вы себе позволяете! – накинулась на него молоденькая миловидная врач, униформа которой, явно ушитая и подогнанная, выгодно подчёркивала все её выпуклости. – Этьен, поехали уже! А вы немедленно закройте дверь! Хулиган!
Вид у неё был грозный и решительный, и это рассмешило Скитальца, тем более что он эмпатией ощущал, что, кроме заботы о пациенте, у молодой врачихи промелькнула заинтересованность к седому, небритому и немытому незнакомцу. Он ухмыльнулся и остановил рукой дверь, которую врач начала закрывать. Колкий взгляд её серых, взбешённых глаз упёрся в его непроницаемо чёрные очки. Он даже подумал, что, если бы не очки, она точно бы выжгла ему глаза, настолько сильным было её возмущение беспардонным поведением этого диковатого незнакомца. Он улыбнулся и медленно снял очки, не отводя взгляда от её глаз. Девушка как раз в этот момент собиралась попросить помощи у водителя.
– Этье… – крик застыл на полуслове, когда она увидела глаза Скитальца. Её и без того огромные глаза стали ещё больше, и в подтверждение эмоций, которые Скиталец прочитал, в них застыл страх и неуверенность.
В этот же момент из глубины салона, где на носилках лежала роженица, раздался крик боли, и эмоции врачихи перебила дикая боль и страдания, идущие от пациентки. Скиталец перевёл взгляд на роженицу и практически сразу всё понял. Но парализованная страхом неизвестного врач так и сидела с широко раскрытыми глазами, не реагируя ни на что!
– Ты будешь что-то делать, курица? – рявкнул Скиталец, осаживая своего внутреннего зверя. – Подвинься!
Он грубо оттолкнул девицу в сторону и залез в салон скорой. На носилках лежала девушка лет двадцати восьми и кричала от боли, пытаясь ногтями разорвать платье, в котором она была одета, и добраться до плода. Девушка не была иммунной и в скором времени должна была превратиться в вечно голодную тварь. А вот ребёнок, наоборот, был иммунным… Был! Ребёнок был уже мёртв, видимо, не пережив потери сознания матери при переносе, и теперь ускоренными темпами – любит Улей это дело – разлагался в утробе, вызывая дикую боль.
– Что с ней? – послышался сбоку голос очнувшейся врачихи.
– Ребёнок мёртв, и она не жилец, – спокойным тоном ответил Скиталец и, развернувшись, спрыгнул на асфальт.
– Как вы узнали про ребёнка? – попыталась его остановить врачиха. – Объясните! Что вы молчите, как истукан! Может, поможете?
В её эмоциях читалась целая смесь из страха, злобы, неуверенности и отчаяния.
– Вы врач, у вас инструменты, оборудование. Вам и карты в руки, – буркнул Скиталец, отходя от скорой и решая, как поступить.
– Хамло! Негодяй! Salaud! – донеслось из салона скорой вместе со звуками открываемых ящиков и падающих инструментов.
По какой-то причине Улей не стал переводить последнее слово, но Скиталец и так знал его значение. Его абсолютно не трогало, что эта взбалмошная грудастая блондинка назвала его ублюдком и мразью. Он вёл внутри себя борьбу с самим собой, со своим внутренним зверем. Из всей встреченной ими этим утром четвёрки иммунной осталась