— Ну-ка, заткнулись оба! — Бросаю злой взгляд на обоих. — Пока вы служите мне, будьте добры уважать друг друга, а нет… так скатертью дорога! Я не потерплю свары в своем лагере!
Моя вспышка гнева произвела впечатление, и оба моих военачальника пристыжённо замолкли. Удовлетворившись их показным смирением, перевожу взгляд на Энея:
— Ну так что, ты согласен?
Тот задумчиво наморщил лоб и кивнул в сторону противника:
— У Гекатея опытные вояки, и их в четыре раза больше, а у нас — зеленая молодежь. Да и расстреливать соломенные чучела — это одно, а схватка с боевой фалангой — это совсем другое.
Я разделяю опасения грека, но кто не рискует, тот не… Поэтому беру палку и начинаю рисовать на земле:
— Согласен, риск велик, но мы сделаем вот так!
* * *
Первая конная сотня выкатилась из леса и так же неторопливой рысью двинулась в сторону реки. За первой илой пошла вторая, третья, и последней — шестой — тяжелая полусотня в полной броне.
Я еду впереди илы тяжелой конницы вместе с ее илархом Зеноном, Энеем и Патроклом. Экзарму, как он и просил, я поручил вести первую сотню и руководить всей атакой.
У противника нас сразу заметили, и там началась суета. Видно, что Гекатей не сильно утруждал своих бойцов тренировками, и до идеальной отлаженности перестроений им далековато. Правда, опыт берет свое, и неразбериха длится недолго. Три десятка всадников в блестящих доспехах определяют правый фланг, и о него начинают выстраиваться квадраты синтагм. Дело упрощает то, что походная колонна двигалась уже поделенной на отдельные лохосы, и командирам остается лишь перестроить растянувшуюся колонну в широкий фронт.
Экзарм следует строго оговоренному плану и ведет первую сотню неспешной рысью, давая противнику время спокойно построиться. Проходит навскидку где-то с полчаса, и пехотный таксис выстраивается по всем правилам македонской военной выучки. Четкие коробки синтагм растягиваются поперек долины, перекрывая почти треть неширокой низменности.
Я помню, что каждая синтагма — шестнадцать воинов по фронту и шестнадцать в глубину. Это упрощает подсчет, и я быстро пересчитываю плотные пехотные квадраты.
«Семь! — произношу про себя и, перемножив, получаю общую численность фаланги. — Тысяча семьсот девяносто два!»
Колонна моей конницы сильно растянулась, и Экзарм с первой илой уже в долине, а я с тяжелой полусотней еще на склоне. Зато отсюда сверху мне хорошо виден весь серый фронт фаланги, лес поднятых вверх копий и группа всадников на правом фланге. Над ним блестит позолотой значок таксиарха, показывая мне, где находится Гекатей.
За этой кавалерией, чуть позади фаланги, видна выстроенная в четыре шеренги сотня тяжелых гоплитов. Эта пехота, как и всадники, сильно отличается от общей серой массы фалангитов бронзовым блеском своих доспехов и шлемов.
«Итак, — мысленно поздравляю себя, — все как я и предполагал. Вот что значит таксиарх — настоящий македонец: ни малейшего отклонения! Классическое построение фаланги и мобильный отряд бронированной пехоты именно на правом фланге. Все как у Великого Александра! Кто ж спорит с Великими!»
Сейчас от нашей первой сотни до ближайшей шеренги наемников примерно шагов пятьсот. Экзарм по-прежнему идет рысью, и фаланга стоит довольно вольно; расстояние между фалангитами — примерно в два шага.
Прикидываю на глаз общий фронт противника, и получается где-то двести пятьдесят — двести семьдесят шагов. По обоим флангам до поросших лесом склонов — примерно такое же расстояние, но обойти их вряд ли удастся. Таксиарх Гекатей — опытный полководец и специально выбирает место, где справа от него змеится трещина оврага, а слева — заросли кустарника.
Отмечаю для себя разумность действий командира наемников, но сейчас это не имеет значения. Я не собираюсь охватывать их фланги; у меня совсем другая задумка, и мне видно, что Экзарм уже начал ее исполнение.
До противника остается шагов триста, и первая ила, вытянувшись в одну линию, останавливается. Вторая сотня выстраивается рядом, продолжая ту же шеренгу. Теперь фронт конницы примерно равен фронту фаланги. Третья и четвертая илы строятся в такую же линию, но в сотне метров позади первой. Пятая сотня встает еще на сто шагов дальше.
Я останавливаю тяжелую полусотню на небольшой возвышенности, что вспухла пологой волной примерно в версте от строя фаланги. Едва остановились, как трубач выдувает «готовность».
Это сигнал для Экзарма, и в подтверждение того, что он принят, от первой линии несется ответный протяжный вой трубы.
Атака! Атака! Призывно ревет труба, и первая линия с места бросает коней в галоп.
Конница с гиканьем и свистом несется на врага, с каждым мгновением наращивая темп. Грохот копыт сотрясает землю, а фаланга отвечает на него спокойным и уверенным смыканием рядов.
Над стройными рядами пехоты летит отрывистый двукратный звук рога, и…
Шрр! — прокатывается эхом по долине; это звук бокового шага почти двух тысяч людей. Шрр! — слышится еще один шаг, и вот уже все синтагмы слились в один сплошной фронт, а фалангиты застыли плечом к плечу.
Вновь боевой рог оглашает долину, и под грозный шорох опускаются длинные сарисы первых пяти шеренг. Всего на три счета фаланга сливается в единый монолит и ощетинивается, как дикобраз, непроходимым лесом смертоносных жал.
Вся эта грозная слаженность производит впечатление и словно бы насмехается над любым противником: «Мол, давай, попробуй, возьми нас!»
Пробить эту стену действительно невозможно: ведь каждого вражеского воина одновременно атакует сразу пять копий, и защититься от всех пяти разом невозможно. К счастью для нас, мы не собираемся взламывать этот строй.
Фаланга полностью приготовилась встретить несущуюся на неё конницу, а та стремительно приближается. Каждый всадник первой линии уже натянул тетиву и наложил стрелу. С двухсот шагов звучит команда Экзарма, и следует первый залп. Две сотни стрел идут по навесной траектории и падают смертоносным дождём куда-то в центр фаланги.
Крики раненых тут же оглашают долину, и я с некоторым злорадством отмечаю про себя: «Вот оно, слабое место фаланги! По краям она крепка как камень, а внутри — мягкая и уязвимая!»
И действительно, в македонской фаланге первые две шеренги имеют щиты, а все последующие — нет. Чтобы держать и орудовать шестиметровой сарисой, нужны обе руки; одной, точно, не справиться. Значит, щит держать нечем! Его даже на шею не повесишь — ведь строй очень плотный, а круглый македонский щит слишком большой и будет мешать действовать копьём.
За первым залпом пошел второй, но фаланга лишь плотнее сжимается, а раненых и убитых сменяют бойцы из задних рядов. Каждый воин в строю, стиснув зубы