Чтобы выжить, нам требуется стать нужными Разумовским. Предложить им ту переменную, тот кусок информации или то действие, которое впишется в их большое уравнение и поможет им решить его в свою пользу. Или нет. Становиться самостоятельным игроком пока чревато. Силы-то ко мне в полной мере не вернулись. Мне бы сейчас грохнуть с десяток высших мертвяков в одну морду, чтобы забрать их энергию себе… Да где ж их столько взять? И главный вопрос — как их одолеть, не войдя в полную силу. Эта мертвячина по одному-то не ходит. Замкнутый круг.
Но и прогибаться под кого-либо я не умел и не хотел. Воспитан иначе. Так что пока оставим высшую политику — пусть грызутся без нас.
Мы же завтра отправимся к Башне Молчания и там посмотрим, что к чему. Разберусь со всем и пойду туда, куда хотел. Надеюсь, это место, заговоренное сильнейшими волхвами моего времени, никто не нашел. Там мне будет легче вернуть силы — благо, оно находилось не очень далеко отсюда.
— Ты вообще когда-нибудь отдыхаешь? — появившаяся в дверях Вера чуть качнулась.
Кажется, девица перебрала с вином или чем покрепче.
— А тебе говорили, что входить без стука как минимум неприлично? — видеть девушку в таком виде мне было неприятно.
— Дуракам закон не писан, так как ими он написан, — выдала она глупость, в которой, однако, было и зерно мудрости.
— Очень самокритично, — улыбнулся я.
— Но-но! — она вновь качнулась, сделала пару неуверенных шагов, а после решила, что риск — это, конечно, хорошо, но не в ее случае. Поэтому в сторону постели она пошла, держась за стену.
От нее ощутимо пахло вином. Не дорогим, выдержанным, которым сегодня потчевали гостей, а чем-то крепким, фруктовым, дешевым. Тем, что пьют в подсобках, чтобы заглушить нервную дрожь после боя или залить горе.
Она опять пошатнулась, прислонилась к стене, пытаясь хоть как-то собраться. Глаза ее лихорадочно блестели, взгляд плавал и плохо фокусировался.
— Мсти… Мстислав, — ее язык заплетался. Она явно хлебнула с избытком для храбрости. Или от отчаяния.
— Вера, — еще раз кивнул я, не вставая. — Так что случилось?
— Комнат… — она махнула рукой в сторону коридора. — Все занято. Родня. Везде эти… эти гвардейцы с их дурацкими разговорами и похабными шутками. Спать негде. А ты…
Вера обвела меня с ног до головы пьяным взглядом.
— Ты старик. В теле старика. С тобой можно. Не ском… промети… руюсь, — с трудом выговорила она последнее слово. — Никто слова не скажет. А если скажет, ты его убьешь, отстаивая честь дамы. Или я убью того, кто убьет тебя, потому как драться со стариками бесчестно.
Ее логика, исковерканная хмелем, была чудовищно проста и оттого особенно горька. Я не был для нее мужчиной. Я был безопасным объектом. Нейтральной территорией. Старой, потрепанной мебелью, на которую можно прилечь, не боясь за свою репутацию.
Она сделала несколько шагов вглубь комнаты, потеряла равновесие и едва не упала. Я не стал ее поддерживать.
— Что мы будем делать? — вдруг спросила она, и в ее голосе прорвалась настоящая, неподдельная тревога, не приглушенная алкоголем. — Завтра. В Башне. Что там будет? Мы все… мы все умрем там, как они?
Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас перед неизвестностью и боль от недавней потери. Она искала уверенности. Плана. Какого-то якоря в этом мире, который рушился у нее на глазах.
Я открыл было рот, чтобы сказать что-то общее, успокаивающее, о том, что мы подготовлены и что у нас есть шанс. Но она резко переключилась. Алкоголь и эмоции вели ее по прихотливой, непредсказуемой траектории.
— Возьми меня в жены, — выпалила она вдруг, и в комнате повисла оглушительная тишина.
Я почувствовал, как у меня застывает не только лицо, но, кажется, и кровь в жилах. Это было настолько нелепо, так совершенно выбивалось из всего, что я мог предположить, что мой отточенный годами опасности мозг на мгновение просто отказал.
— Чего? — это было все, что я смог выдавить из себя.
— Ну возьми! — она настойчиво, почти как капризный ребенок, сделала еще шаг, ее дыхание с запахом дешевого вина достигло моего лица. — Я буду хорошей женой. Я сильная. Я могу драться. Я буду охранять тебя. И… и готовить умею. Немного. И в постели… я… я научусь. Я все смогу. Ты же одинокий. И я… я тоже.
Она говорила это с такой наивной, пьяной искренностью, что это было не смешно, а жутко. Это был не расчет, не коварство. Это был крик души абсолютно потерянного человека, цепляющегося за первую же пришедшую в голову безумную идею, которая казалась ей спасением. Обрести хоть какую-то стабильность. Принадлежность. Защиту.
Она потянулась ко мне, пытаясь обнять, ее губы, пухлые и влажные, попытались найти мои.
Но я не двинулся с места. Я смотрел на нее, на это юное, искаженное страхом и алкоголем лицо, и чувствовал лишь ледяную пустоту. И бесконечную усталость.
И возможно, именно мое абсолютное безразличие, мой каменный, неотзывчивый взгляд стали тем последним барьером, который ее сломал. Ее силы, и без того бывшие на исходе, окончательно покинули ее. Движение оборвалось на полпути. Глаза закатились, веки сомкнулись. Она просто рухнула вперед.
Я успел подхватить ее, не позволив упасть на пол. Она была легкой, почти невесомой в моих руках. Ее тело обмякло, дыхание стало глубоким и ровным. Алкоголь, адреналин и эмоциональная буря сделали свое дело — она отключилась, не успев даже коснуться меня.
Я простоял так несколько секунд, держа на руках спящую девушку, чье нелепое предложение все еще висело в воздухе, подобно призраку. Потом осторожно, без всякой нежности, отнес ее к своей кровати и уложил, накрыв простым шерстяным пледом.
Она проспит до утра и, возможно, даже не вспомнит всего, что наговорила. А если и вспомнит, то ей будет жгуче стыдно.
Я отвернулся и снова подошел к окну. Ночь за стеклом была все такой же холодной и безразличной. Но внутри комнаты теперь витал призрак чужого одиночества и отчаяния, который был куда страшнее любых призраков Нави.
Я посмотрел на спящую девушку — а она вполне милая, когда не пользуется своей боевой раскраской. И маг сильный. Замуж за меня хочет⁈ Мысленно я улыбнулся. Да не родилась еще такая, что сможет