Наскоро отмывшись, завернулся в полотенце, отпихнул таз в сторону и вернулся в теплый дом, где меня дожидался ромашковый чай, пусть без сахара, но сейчас любой кипяток сойдет. Есть я не стал, оставил на потом, и придерживая болящий живот рукой, поднялся до своей комнатки, где одел чистую одежду и завалился на тюфяк.
Я просто моргнул, а свет в окне сменился на темноту, и я услышал крик мастера снизу.
— Лео!
Черт! Я же даже дверь не закрыл, когда завалился спать! Если нас за это время ограбили, мастер меня по-настоящему прибьет!
— Я здесь, мастер! — подорвался я с тюфяка и спустился с лестницы, ощущая себя на удивление здоровым. Кишки не болели, руки и бедро тоже. Заплывший глаз, в зачет не шел, но это было не страшно, хоть и на самом видимом месте.
— Ирнис всемогущий, это кто тебя так отделал? — спросил мастер разглядывая меня из-за своего стола. Он был завален книгами, открытыми на разных местах. Я видел рисунки и надписи.
— Смотрел на начинающих практиков! — бодро отрапортовал, вытянувшись по струнке.
— И как посмотрел? — поинтересовался дядя сурово.
— Замечательно! Немного не сошлись характером с другим зрителем, и пришлось вот. — пожал я плечами и отвечая в тон.
— На тебя соседи жаловались. — скривил губы Валериус. — Голышом шляешься, весь в кровище, позоришь славное имя рунмастера.
— Я не шлялся, — продолжил я отчитываться. — А чтобы меня голышом увидеть, когда я мылся, надо голову в окно высунуть было. Так что это я могу жаловаться, что на меня смотрели.
— Молодец. — улыбнулся мастер. — Уел. Так и передам госпоже Летер. Но впредь так не делай, иди в баню и мойся там.
— Да мастер. — согласился я. — Впредь так не буду.
Воспоминания про баню у Лео были, и мне даже платить за нее было не нужно, сказать своё имя и что от рунмастера Валериуса, и бесплатная помывка раз в неделю мне обеспечена. Платил, за это удовольствие, конечно мастер, сам предпочитая мыться в более дорогой умывальне. Но мне и такое сойдет, тем более что там давали дешевое мыло, и даже полотенца с мочалками. Мыться чужими я бы побрезговал, но тем не менее, признаки цивилизации на лицо.
— Ты какой-то наглый стал, за последние два дня? Может тебя к лекарю отправить. — задумался дядя. — Сотрясение? Или палок отсыпать?
— Исправлюсь, мастер. — пришлось снова включать Лео и его эмоции, чтобы это смотрелось правдиво. Хотя мастер ни разу не поднимал на парня руку, грозился, было дело, но не более.
— Вот. Другое дело. Порядок ты навел, таблички я оценил, так что придираться мне не к чему. К работе готов?
— Да мастер!
— Хорошо. — Валериус достал и положил передо мной четыре грубых черных камня, и образец, выполненный более искусно. — Сила рун не в камнях, хотя и камни важны. Точнее их структура и качество, но для простых рун, которыми я занимаюсь, излишнее качество тоже избыточно. Отполируй их так же, убери сколы, сделай похожими на образец, приятными на вид, в конце концов. Инструменты в том ящике. У тебя два часа.
— Да мастер. — я забрал камни и пошел к инструментам. Опыт у меня был минимальным, но вот старательности Лео в данный момент было не занимать, парень хотел загладить вину и помог мне правильно разобраться с инструментами и камнями, за что я был ему благодарен.
Работа с камнями оказалась куда как более медитативной и приятной, чем я ожидал. Взяв первый из четырех грубых кусков в руки, я покрутил его, оценивая неровности и сколы. Образец, который оставил мастер, был гладким, почти идеально округлым, с матовой поверхностью, приятной на ощупь.
Валериус, не отрываясь от книг, углубился в свои дела. Он переворачивал страницы, что-то записывал на отдельных листках, сверял рисунки, бормотал под нос непонятные слова. Иногда он замирал, прикрывая глаза, словно пытался что-то вспомнить или представить, а затем снова принимался яростно строчить.
Я устроился за своим рабочим местом, разложил инструменты — напильники разной зернистости, шлифовальные бруски, кусок грубой ткани для финальной полировки. Начал с самого крупного напильника, методично стачивая выступающие углы и острые края. Работа требовала сосредоточенности. Слишком сильный нажим — и можно было повредить структуру камня, слишком слабый — и работа растянется на вечность.
Движения должны были быть равномерными, с одинаковым усилием. Я водил напильником по поверхности, чувствуя, как под пальцами образуется каменная пыль, как постепенно грубая форма становится более округлой.
Первые минут двадцать я привыкал к процессу, подбирал оптимальный угол наклона, силу нажима. Лео внутри меня молчал, будто действительно спрятался куда-то вглубь, давая мне работать. Или, может, он просто наблюдал, учился вместе со мной. Черт его знает, как это всё работает. Он показал начало, основы, а остальное делал я.
Когда первый камень приобрел более-менее правильную форму, я сменил напильник на более мелкий. Теперь нужно было убрать царапины, оставленные грубым инструментом, сгладить поверхность. Работа шла медленнее, но результат становился заметнее. Камень под руками менялся, становился приятнее, словно оживал.
Мастер поднялся из-за стола, потянулся, хрустнув позвоночником, и прошел на кухню. Я слышал, как он там что-то достает, режет. Через пару минут он вернулся с двумя кружками — судя по запаху, снова тот самый травяной отвар — и положил на край моего стола кусок хлеба с колбасой. Чем изрядно удивил нас обоих.
— Перекуси, — бросил он коротко и вернулся к своим книгам. — При полировке не забывай про воду.
Я благодарно кивнул, хотя он уже не смотрел в мою сторону, и откусил хлеб. Есть хотелось зверски — после драки и сна организм требовал восстановления. Колбаса была жирной, с пряностями, хлеб — свежим, хрустящим. Запивая горьковатым отваром, я жадно проглотил свою порцию и вернулся к работе.
Первый камень уже почти соответствовал образцу. Осталось только отполировать его до матового блеска. Я взял самый мелкий шлифовальный брусок и принялся водить им круговыми движениями, периодически смачивая поверхность водой из небольшой чашки. Вода смывала пыль, делала поверхность гладкой. Камень становился темнее, приобретал глубину.
Работа затягивала. В ней было что-то успокаивающее, почти гипнотическое. Монотонные движения, шорох бруска о камень. За окном уже царила ночь, и в мастерской стало тихо, словно весь мир сжался до этих четырех стен, до стола,