Видимо из-за черной накидки, в которую я завернулся полностью, тот принял меня за галлюцинации или что-то подобное.
— Ааа. Наверх. — медленно протянул парень. — На небо хочешь? Будешь?
Он показал на трубку.
— Нет. Ты знаешь, как подняться в город? — я всё еще надеялся, что он подскажет, но начал обходить его по краю коридора, пропуская перед лицом.
— Да он тут везде, выход, — отмахнулся тот.
— Тогда я пошел.
Я уже сделал пару шагов, когда услышал позади скрежет, парень соскользнул с ящика, и что-то тяжёлое с глухим стуком упало на камень.
— Стой, призрак, — голос его изменился, стал резче, злее.
Я обернулся. Парень поднимался на ноги, покачиваясь, и в руке у него был нож, длинный, с зазубринами на лезвии. Расширенные зрачки сузились до булавочных головок, а на лице проступило выражение животной злобы.
— Ты сдашь меня, — прохрипел он, делая шаг вперёд. — Скажешь охране, что я тут курю. Они меня убьют. Хозяин запретил дурь в катакомбах. Убьют…
— Я никому ничего не скажу, — я попятился, чувствуя, как сердце колотится о рёбра. — Мне плевать на тебя и твою дурь, мне просто нужно выбраться отсюда.
— Врёшь! — он качнулся и бросился на меня с ножом наперевес, двигаясь быстрее, чем я ожидал от человека в таком состоянии.
Я увернулся, отшатнувшись к стене, и его лезвие просвистело мимо, распарывая ткань на моей накидке. Нападавший развернулся, споткнулся о собственные ноги, но не упал, а снова метнулся вперёд, размахивая ножом как безумный.
— Я тебя убью! Не дам сдать! — вопил он, и слюна летела с его губ.
Мой нож всё ещё был за пазухой. Я рванул накидку, нащупал рукоять с кольцом, выхватил оружие и едва успел выставить его перед собой, когда враг налетел на меня всем телом. Мы столкнулись, я упал на спину, а он, сверху, и его нож пролетел в паре сантиметров от моего лица, ударившись о камень и высекая искру.
Лезвие моего ножа провалилось во что-то мягкое, я услышал хрип и ощутил, как горячая жидкость полилась мне на руку. Человек дёрнулся, его глаза расширились, он открыл рот, но вместо слов оттуда вырвался только булькающий звук и новый поток крови.
Я оттолкнул его, вырвал нож из его живота и откатился в сторону. Парень упал лицом вниз, забился в конвульсиях, царапая пальцами камень, а потом затих, свернувшись калачиком.
— Видит Теера, я этого не хотел. Четверо мне свидетели. — прошептал я ошарашенный как скоротечной схваткой, так и тем что произошло потом.
Сидя на полу и тяжело дыша, я смотрел на окровавленный нож в своей руке. Я убил человека, просто зарезал, как бешенное животное. Человека, который напал, поправил я сам себя. Убил не потому что захотел, а потому что защищался. И всё это произошло за считанные секунды.
Тошнота подкатила к горлу, но я стиснул зубы и заставил себя подняться. Времени на переживания не было. Грань между мной и Лео стала настолько тонкой, что я спокойно задавил нарастающую панику с его стороны и дал осознание, что так было нужно. Убивать это плохо, но быть убитым человеком, которое из-за своей привычки превратилась даже не в существо, а в полноценную тварь… это благо. Я избавил других людей от серьезной опасности, потому что рано или поздно, но он наткнулся бы на кого-нибудь другого и прирезал его.
В отдалении всё ещё слышались крики, звон металла и чьи-то вопли значит. Эти звуки здорова так меня подгоняли. В тех всполохах что я успел увидеть, я могу зуб дать, что нападающие точно были представителями дома Вейран, а значит они пришли за мной, тут без вариантов. Еще и дядя исчез. Не удивлюсь если его труп плавает где-нибудь в море, с привязанным к ногам камнем. Достойный конец человека, который был непонятно кем. Жалеть его, и даже думать о нем, ни сил, ни желания не было.
Я вытер нож и руку о одежду мертвеца, спрятал оружие обратно за пазуху, подобрал валяющийся нож и побежал дальше по коридору, стараясь не поворачиваться и не смотреть на распростёртое тело позади. Сейчас мне нужно найти знаки.
Коридор петлял, уводя всё глубже в катакомбы. Я бежал, прижимая накидку к груди, чтобы не споткнуться о её края, и всматривался в стены, пытаясь разглядеть хоть что-то похожее на знаки контрабандистов. Свет здесь был скудным, редкие светильники на стенах давно закончились, и я просто своровал последний, что висел на перекрёстке, и теперь шел с ним в полной темноте.
Вернулся к мысли, на которой меня прервали, о том, что Тинг говорил, что знаки — это карта. Каждый символ указывает путь. Я вспоминал его слова, его движения, когда он водил пальцем по царапинам на камне. Десять полосок — каждый второй поворот направо. Две косые черты значат что-то ещё.
Только когда наступила полная тишина, мне пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Сердце колотилось как бешеное, в ушах гудело, а руки всё ещё дрожали после схватки. Я провёл рукой по стене, ощупывая камень. Ничего. Гладкая поверхность, никаких царапин.
— Где же вы, твою мать? — прошипел я сквозь зубы и двинулся дальше, выбирая наугад правый коридор.
Шаги эхом отдавались в темноте. Я ускорился, практически побежал, пока не наткнулся на очередную развилку.
Здесь я остановился и заставил себя дышать медленнее. Спокойно. Тинг не торопился. Он внимательно смотрел. Я поднял руку к ближайшей стене и начал методично ощупывать её, сантиметр за сантиметром. И наткнулся. Тонкие линии. Глубокие, прорезанные чем-то острым. Я наклонился ближе, щурясь в полумраке, и различил рисунок: шесть вертикальных полосок, перечёркнутых одной косой чертой.
— Вот ты где, — выдохнул я с облегчением.
Шесть полосок. Что это значило? Каждый шестой поворот? Или наоборот — пропустить шесть? Тинг говорил, что логика простая, но сейчас, стоя в темноте с окровавленными руками и гудящей головой, я не мог вспомнить точно.
Попробуем так: каждый третий поворот налево. Я решил действовать интуитивно, полагаясь на смутное воспоминание о том, как Тинг объяснял систему. Шесть полосок, одна черта — значит, нечётные повороты.
Я пошёл дальше, считая развилки. Первая — прямо. Вторая — прямо. Третья — налево. Коридор сузился, потолок стал ниже, и мне пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой о выступающие камни. Воздух здесь был спёртым, давно не проветриваемым.
Ещё три поворота, и я снова нашёл знак. На этот раз восемь полосок, две косые черты. Я прислонился лбом к холодной стене, пытаясь сообразить.
— Восемь… два раза перечёркнуто… — пробормотал я. — Каждый четвёртый? Или каждый второй