Под грохот швейной машинки Семёнов начинает непринужденно болтать, рассказывая мне о своих телевизионных буднях. И моя небольшая сонная квартирка будто бы начинает оживать при звуках его голоса и той невероятной энергетики, которая исходила от Макса. Не могу отделаться от ощущения, что мы знакомы с ним уже много-много лет. Словно для нас с ним совершенно обычное дело сидеть вот так в кухне и делиться, как прошел наш день. В основном, конечно, вещал Семёнов, я о своем дне рассказываю очень скупо — работа бухгалтером не предполагала особого веселья. Но Макс всё равно умудряется вытащить из меня информацию и про мой коллектив, и про шефа с раздвоением личности, который то ходил довольный как слон и сыпал комплиментами, то орал на нас так, что сотрясались стены.
Если бы я сидела одна, я могла бы справиться с этим костюмом минут за десять — работы было всего ничего. Но я специально тянула время, выполняя каждое своё действие с особой внимательностью и осторожностью. Потому что мне очень не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался…
— Готово, — вручаю Максу верхнюю часть от костюма профессора, старясь скрыть нотки грусти в своем голосе.
— А где можно примерить? В ванной?
Ванная у нас ещё меньше, чем кухня. С трудом представляю там широкоплечего Семёнова, который сшибает все углы, пытаясь натянуть на себя костюм.
— Лучше в детской, там посвободнее.
Макс кивает и скрывается в комнате Тимохи. Ну вот и всё…
Заливаю воду в чайник и на секунду замираю, раздумывая, останется ли Макс на чай. С одной стороны, он мне ничего не обещал. Да и как-то неправильно задерживать уставшего человека, который проторчал на работе до десяти вечера. Но неужели он купил этого огромного кремово-шоколадного монстра только для нас с Тимкой? Да мы этот торт неделю с ним будем есть и то вряд ли справимся!
— Ник, ты волшебница! — забегает на кухню довольный Семёнов, который даже в образе профессора из детской научной передачи умудряется выглядеть так, что у меня перехватывало дыхание. Вот хоть сейчас бери и размещай его на обложке журнала. Только пару пуговиц на белоснежном халате расстегнуть. Ну или не пару… Рубашку эту его снять мультяшную… Так, стоп! Вероника Сергеевна, возьмите себя в руки и займитесь уже тортом!
— Вроде рукава теперь на месте, — с улыбкой отмечаю я, разглядывая результаты своих трудов.
— И не только рукава! Теперь всё сидит, как надо, — улыбается в ответ Макс, сгибая руку в локте и проводя по ней ладонью, будто в подтверждении своих слов. — Ник, а пошли работать к нам на канал, а? Ты за полчаса сделала то, с чём эти горе-работники не смогли за целый день справиться.
— Э-э нет, — в притворном ужасе махаю руками, — Мне с бумагами и цифрами как-то привычнее.
— Ну смотри. Если что — моё предложение в силе, — подмигивает Семёнов и вновь скрывается в детской.
Достаю самые красивые тарелки под торт, аккуратно разрезаю его на несколько частей. Рядом с тарелкой размещаю кружки под чай. Понятия не имею, какой любит Макс. Кажется, после поздравления самосвала Сёмы он пил у меня чёрный, но тогда другого у меня и не было. А сегодня Женька притащила в подарок огромный чайный набор с разными вкусами.
Пожалуй, лучше спрошу, какой он любит, чтобы не попасть в просак.
— Максим, а ты чай какой будешь? — распахиваю дверь и заваливаюсь в детскую, в полной уверенности, что Семёнов уже успел переодеться — всё-таки времени прошло уже довольно прилично. Но увидев обнажённый торс Макса, резко замираю, точно я налетела на невидимое препятствие. Господи, Ника, это элементарные правила вежливости — стучать перед тем, как войти к человеку в комнату! Это же не четырёхлетний мальчик, которого надо контролировать, как он одевается! — Ой, прости…
Кровь тут же приливает к моему лицу, окрашивая его в пунцовый цвет. Сердце начинает стучать где-то в районе горла, стоило мне встретиться взглядом с полуголым Семёновым, который в отличие от меня совершенно не испытывал никакого стыда по этому поводу.
Рубашка мультяшного профессора была небрежно накинута на спинку детской кровати. Макс стоял рядом и разглядывал на стеллаже нашу с Тимкой фотографию. Почему он так на неё смотрит? В ней нет ничего особенного. Это просто летняя фотка, которую сделала Женька. Мы сидим с Тимохой на поляне среди жёлтых одуванчиков и улыбаемся. Тимка там получился очень смешной, поэтому я решила её распечатать и поставить в рамочку…
— Ничего страшного, — улыбается Макс, окидывая меня потемневшим взглядом, в котором я отчётливо видела искорки веселья. Ах, значит, я тут готова помереть от стыда и смущения, а ему смешно?! — Мне чёрный, пожалуйста.
— Сладкий? — спрашиваю я, продолжая заливаться краской.
— Что?
Действительно, Ник! Это ты про чай или про парня, который застыл напротив, демонстрируя тебе во всей красе идеальную поперечную мышцу живота? Хотя какой это живот? Пресс! Красивый подкаченный, как у тех самых австралийских пожарных, на которых любила пускать слюни Огонькова. Думаю, Семёнов запросто мог составить им компанию, красуясь на развороте календаря. Например, июль и жаркий август…
— Я про то сколько ложек сахара, — смущённо бормочу я, изо всех сил пытаясь не отводить свой взгляд. Ну подумаешь полуголый мужик, Ник! Как будто ты первый раз в жизни мужика увидела с офигенным прессом!
Ну ладно, такого красивого можно сказать впервые. Та вечеринка не считается. Я тогда толком и не успела ничего разглядеть в полумраке! Зато сейчас взгляд то и дело срывался вниз к красиво очерченным кубикам пресса, к тёмной дорожке волос, спускающейся к ремню джинсов…
Ох, всё-таки правы эти британские ученые! Природа есть природа и никуда от неё не денешься!
— Одной будет достаточно.
— Хорошо… Я тогда пойду заварю нам чая… — резко отворачиваюсь я, чтобы поскорее сбежать на кухню. Но тут же со всей дури врезаюсь в дверной косяк.
— О-о-ох! — хватаюсь рукой за лоб, на котором в скором времени точно появится огромный шишан величиной с картофелину.
Пячусь назад, теряясь в пространстве от пронзительной вспышки боли, и наступаю голой ступней на какую-то Тимкину игрушку. Судя по колесикам, которые впились мне в кожу, я только что раздавила одну из его машинок. Путаюсь в ногах и начинаю заваливаться назад, но в этот момент ощущаю на своей талии горячие мужские ладони, которые не дают мне растянутся на ковре.
— Ника! — взволнованно восклицает Макс, сгребая меня в свои объятия.