— Я бы не стал портить себе нервы и обратился к другому гаранту, — вставил я. — Но про чем здесь Пелед?
— Пелед, — продолжал чтение Ниссан, — знал из рассказа самого Слезара об этой истории и даже давал ему кое-какие советы. Однако… обратите внимание, господин Лапид… Однако, как стало известно Слезару, в то же время Пелед сообщал в полицию, где именно живет Слезар, в результате этих действий полиции удалось… В общем, Слезара, наконец, вычислили, и теперь он не мог отвертеться от того, чтобы заплатить около двухсот тысяч шекелей, которых у него, ясное дело, не было.
— Хорош мотив, — протянул я, — почему бы Слезару не думать об убийстве того, кто в эту историю его втянул?
— Он и пригрозил Пеледу в присутствии трех свидетелей…
— Пеледу? Я имею в виду того господина, который перестал платить.
— Ах, господин Лапид, вам ли это говорить? К неплательщикам народ относится снисходительно, а к доносчикам…
— Хм… — сказал я. — И что же Слезар заявил Пеледу?
— Что убьет его при первом удобном случае.
— И вы полагаете, что на позавчерашнем пикнике он хотел привести свою угрозу в исполнение, — с сомнением сказал я, — а Пеледу удалось перехватить нож и нанести встречный удар?
— Перехватить? Нет, конечно. Слезар не успел вытащить оружие — его личный пистолет находился в кобуре, висевшей на поясе. К тому же, как вы знаете, пальцевые следы на рукоятке ножа принадлежали Пеледу — Слезар до ножа не дотрагивался. Нет, я полагаю, что…
Следователь неожиданно замолчал, листок выпал из его пальцев и спланировал на стол.
— Вы полагаете, — закончил я фразу, — что Пелед понял, что ему грозит и, не дожидаясь, когда Слезар приведет свою угрозу в исполнение, нанес удар первым?
Ниссан кивнул, думая, по-моему, о чем-то другом.
— Это просто нелепо! — воскликнул я. — Какими бы ни были отношения Слезара и Пеледа, нужно быть полным идиотом, чтобы выяснять эти отношения посреди поляны, на глазах у двух десятков свидетелей! Если бы Слезар хотел расправиться с Пеледом, стал бы он планировать убийство именно на пикнике?
— Вот и я думаю о том же, — мрачно заявил Ниссан. — Нужно быть полным идиотом… А идиотами не были ни тот, ни другой.
— И к какому выводу вы пришли? — спросил я, перебирая в уме все мыслимые варианты.
— Ни к какому, — пожал плечами следователь. — Но зато я знаю, что смерти Пеледа желал не только Слезар.
— Кто же еще? — настороженно спросил я.
— Еще по меньшей мере несколько человек. Видите ли, господин Лапид, хотя вы, по вашим словам, знали Пеледа много лет, но одна черта его характера осталась вами, по-видимому, незамеченной. Он был… как бы это выразиться… Он любил правду, и если считал, что кто-то эту правду прячет, то делал все, чтобы скрытое стало известно.
Ниссан полагал, что открыл для меня Америку! Господи, конечно же, я знал, что представлял собой Рони Пелед. Вообще говоря, не правду он любил как таковую, но свое знание о правде. Он любил узнавать о своих знакомых любые порочившие их сведения, после чего шел к тем, кого эти сведения порочили и вываливал свою информацию, наблюдая, как собеседник бледнеет и хватается за сердце. Или за голову, кто как. Но люди, знавшие Рони так же хорошо, как я, прекрасно понимали при этом, что ему просто нравится наблюдать корчи собеседника, и ничего он с этой информацией в большинстве случаев делать не станет. Он вовсе не был шантажистом, ему, по-моему, даже в голову не приходила мысль о шантаже. Он никогда не вымогал денег, даже не заикался о них. Однажды Рони узнал, что один из его приятелей подделал чек собственного отца. Естественно, он пришел к бедняге и представил доказательства вины. Тот предложил отступного, приняв Рони за шантажиста. Помню, что мне пришлось разнимать эту парочку, когда Рони ударил приятеля по лицу, а тот ответил тем же. Потом, насколько я знаю, они помирились и стали дружны больше, чем прежде. А история с чеком уладилась как бы сама собой — точнее, не без моей помощи как посредника. В результате этого скандала лишь я заработал… Сколько же я заработал? Немного, сумма подделанного чека была невелика, а я взял себе десять процентов.
Историю эту я изложил, посмеиваясь, Ниссану, и он выслушал ее сосредоточенно, кивая головой.
— Борец за правду, — сказал он иронически. — Почему же он не высказал в лицо Слезару все, что думает, а донес на него в полицию?
— Ну разве это не ясно? — удивился я. — Слезар, по сути, не совершал ничего предосудительного. Ну, брал деньги за то, что подписывал гарантийные обязательства. Так ведь, согласитесь, это риск, на чем Слезар и погорел. Рони был за правду, и в данном случае для него было более естественно сообщить о местонахождении Слезара, чем обсудить проблему с ним самим.
— Возможно, — нехотя согласился Ниссан, оставшись, впрочем, по-моему, при своем мнении. — Но трое других, о ком Пелед знал, были на этот счет другого мнения.
— Трое других? Кто?
— Далия Штерн, Сегев Орман и Абрахам Охана. Орман и Охана работают в «Хайтек», а госпожа Штерн содержит салон красоты на улице Рамбам в Иерусалиме.
— И что же узнал о них бедняга Пелед?
Следователь покачал головой.
— Этого я вам сказать не могу.
— Не знаете или не хотите?
— Ну, что значит «не хочу»? Я имею право знакомить вас с материалами по делу об убийстве Слезара, а эти господа к данному делу отношения не имеют.
— В таком случае, господин Ниссан, — с удивлением в голосе сказал я, — я не очень понимаю, в чем был смысл вашей заинтересованности в разговоре со мной. Вы сказали, что в деле Пеледа появился новый аспект… Так я понял ваши слова. На самом деле в квалификации преступления изменений не произошло.
— Нет, — кивнул Ниссан. — Но разве те вновь открывшиеся обстоятельства, о которых я вам рассказал, не требуют от полиции продолжения расследования? Я имею в виду уже не убийство Слезара, с которым все, в общем, ясно, но случаи, скажем так, обмана закона. Те случаи правды, о которых знал Пелед. Что и о ком он знал? Три случая, о которых я упомянул, так бы и не всплыли,