— Слушай, — не унимался Глеб, — ну раз она тебе так нравится, почему не подойти к ней и не заговорить?
— Нет.
— Ну и правильно, а то эта пришибленная и тебе дрозда даст. А хочешь вместе подойдем? Если она на тебя кинется, я ей втащу, — с добродушной улыбкой предложил Глеб.
Через месяц после этого разговора были областные соревнования по прыжкам с пятиметровой вышки, на которых я занял первое место. После объявления результатов довольный тренер похлопал меня по плечу и сказал, что ничего другого от меня не ожидал. К моему удивлению, за спиной тренера я увидел улыбающуюся Настю. Она обняла меня и сказала, что с замиранием сердца смотрела на мой прыжок. Потом еще щебетала что-то, но я уже ее не слышал. Сердце стучало так сильно, что его биение отдавалось в ушах, заглушая все звуки. Я был вдвойне счастлив: я был опоен победой в соревнованиях и другой победой — Настя наконец заметила меня. И я не знал, чему я больше рад.
На следующий день, выходя из спортивного комплекса после тренировки, я увидел, что Настя стоит недалеко от ступеней и кого-то ждет. Когда проходил мимо, она окликнула меня.
— Это ты мне? — недоверчиво спросил я, оглядываясь по сторонам.
— Тебе, конечно, — улыбаясь, ответила Настя. Когда она улыбалась, у нее на щеках появлялись две симпатичные ямочки. — Пойдем вместе, мы живем с тобой в двух остановках друг от друга.
Она протянула мне свой мешок со сменкой так естественно, будто это подразумевалось само собой. Я повесил его на то же плечо, где болтался мой, и мы неспешно пошли по узкому тротуару, то и дело соприкасаясь руками. Я смущался этих невольных прикосновений, а Настя, казалось, их не замечала. Она беззаботно болтала, будто мы знакомы уже сто лет.
Вдруг она остановилась, прислушиваясь.
— Ты ничего не слышишь? — спросила она.
Я покачал головой.
— Котенок. Где-то пищит котенок. Жалобно так, — она покрутила головой в разные стороны, осматриваясь, а потом подняла голову вверх, и ее озабоченное лицо просветлело. — Да вот же он!
На дереве, почти на самом верху, сквозь пожелтевшую листву я различил маленького полосатого котенка, вцепившегося в ветку и панически боявшегося даже пошевелиться. Единственное, на что он был способен, это издавать жалобный, еле слышимый писк. Я не успел еще ни о чем подумать, а Настя уже снимала ботинки.
— Подсади меня, — попросила она.
— Ты на дерево полезешь? — удивился я.
— А что здесь такого? — в свою очередь удивилась Настя.
Я бросил наши мешки на землю, приподнял Настю, и она подтянулась, проворно ухватившись за ветку, а потом, как маленькая юркая обезьянка, перебралась на другую, и вскоре уже дотягивалась до котенка. Казалось, что долезть до него Насте было намного проще, чем оторвать от ветки обезумевшего от страха малыша. Держась одной рукой за ствол, другой Настя запихнула крохотный пушистый комок себе за пазуху. «Как хорошо, что у Насти блузка заправлена в джинсы, — подумал я. — Иначе куда бы она дела котенка?». Вскоре Настя также ловко спустилась. Спрыгнув на асфальт, она вытащила край блузки из джинсов и осторожно достала полосатого пушистика. Я заметил на ее животе красные царапины. Отдав мне котенка, Настя заправила блузку, морщась от боли.
— Поцарапал, — сказала она. — И блузку порвал. Мама теперь убьет.
— А с ним что? — спросил я.
— Возьму его домой. Не оставлять же его. Жалко ведь. Я давно у мамы просила котенка, породистого правда. Ну ничего, будет не породистый.
Теперь я провожал ее домой почти каждый день, не только после тренировок, но и после школы. Если у нее занятия заканчивались позже, я ждал ее после уроков, но если у нее занятия заканчивались раньше, она меня не ждала. Я теперь носил не только ее сменку, но и школьный рюкзак, а Настя беззаботно вышагивала рядом, не прекращая о чем-то щебетать. Глебу не нравилась Настя, не нравилось то, что мы с ним теперь стали не так часто видеться вне школы. Настя поглотила все: все мои мысли, все мое время. Дома я рисовал ее портреты — карандашом, акварелью, цветными мелками. Как-то раз бабушка зашла в мою комнату. Я сидел за столом и рисовал Настю, непроизвольно прикрыл рисунок рукой, но потом устыдился этого и показал карандашный набросок бабушке.
— Красивая. Чем-то на мать твою похожа, — сказала она. Мне показалось, что мне послышалось скрытое недовольство в голосе.
Так пролетело несколько месяцев. Близился Новый год. Бабушка разрешила пригласить Настю к нам домой. Мне обязательно хотелось подарить Насте подарок — не какой-то дешевенький пустячок, а именно подарок, такой, как мужчины дарят своим женщинам. Я даже присмотрел в одной ювелирной лавке позолоченную цепочку с кулончиком в виде кошечки, выгибающей спину и сверкающей глазами-фианитами. По моим нищенским меркам такой подарок стоил целое состояние — две с половиной тысячи рублей. У бабушки, не жалевшей для меня ничего, я не смел просить деньги, тем более такую сумму. Когда я поделился с Глебом своей проблемой и спросил у него, где можно достать денег, Глеб сразу же напустился на меня:
— Да купи этой козе духи за триста рублей и не парься. Она и так ссаться от радости будет.
— Глеб, я сам решу, что дарить Насте. Мне деньги нужны, — напомнил я ему.
— Ладно, слушай, тема есть одна. У матери знакомая магазин в торговом центре держит. У них предновогодняя акция, и им нужны два дауна, которые согласятся в костюмах ангелочков раздавать флаера. Два часа — пятьсот рублей. Отстоишь пять дней — получишь свои две пятьсот.
— А почему нельзя целый день отстоять и сразу заработать эти деньги? — спросил я, совершенно не заботясь о том, что мне придется два часа в идиотском костюме разгуливать по торговому центру, где можно попасться на глаза своим знакомым.
— А потому нельзя, что несовершеннолетним можно не более двух часов. Во как, — с видом знатока сказал Глеб.
— А ты пойдешь? — с надеждой в голосе спросил я.
— Хотел отказаться. Теперь придется идти, — угрюмо проворчал Глеб.
В торговом центре за две недели перед новогодними праздниками было многолюдно. Мне было очень неловко стоять посередине между рядами магазинов в идиотском белом, длинном