Я не заметил, как 8 руках у меня оказался ежедневник. В ящике стола отыскалась ручка, которая, повыделывавшись немного, всё-таки соизволила писать. Строчки ложились неровно, буквы скакали. Над содержанием я не особо задумывался, писал, как есть. Тем более текст предназначался только мне. Писал до тех пор, пока рука не занемела. На среднем пальце надулась красная шишка с вдавленным следом от ручки, а на ладони синела паста. Я потряс кистью в воздухе, как учили в начальных классах, и собирался продолжить, но в дверь осторожно постучали. Не дождавшись ответа, приоткрыли дверь. Из-за неё выглянула голова Астафьева.
— Можно? — как-то неуверенно спросил он.
Я также неуверенно кивнул, и Астафьев прошёл в комнату. Лис маячил за его спиной и шипел:
— Рожу смени. Улыбайся!
Я попытался растянуть губы в улыбку.
— Шире. Искреннее, — командовал Лис.
И когда я оскалился так, что у меня заболели щёки, Лис показал большой палец и заключил:
— Идеально!
Во взгляде Астафьева, напротив, читалась тревога.
— Что с тобой? — обеспокоенно спросил он. — Тебе не плохо?
Лис пожал плечами, всем видом показывая, что такая реакция ему непонятна. И тут же принялся жестикулировать, намекая, что я должен что-то сказать.
Я покачал головой:
— Мне не плохо. Я просто очень сильно рад вас видеть.
Астафьев горько усмехнулся, подошёл к кровати и уселся на неё, ближе к изножью.
— Знаешь, что я больше всего ценю 8 людях?
Я молча покосился на него.
— Честность. В наше время честность стала непозволительной роскошью.Давай договоримся, что наши отношения будут основываться на ней. Ты правда хотел меня видеть?
Ага, в гробу.
Вслух я сказал:
-Да. Но при других обстоятельствах.
Астафьев вопросительно изогнул кустистую бровь.
— Я лучше ещё раз вам улыбнусь.
Лис покачал головой и закрыл лицо ладонью.
— Понятно. Неправильно перекладывать ответственность за чужой поступок на мои плечи. Каждый сам выбирает свою дорогу. Не я укладывал его в ванну, не я резал ему вены. Это было только его решение. Он был слабым приспособленцем, а жизнь любит сильных.
Я стиснул челюсти так. что скрипнули зубы.
— Кто-то сидит в болоте, ноет, даже не пытаясь из него выбраться. Кто-то даже не ноет, а считает, что коли он рождён в дерьме, в дерьме и сдохнуть должен. Ещё и кулаком себя в грудь бьёт, до того горд этим. Думаешь, мне легко пришлось? Жизнь тогда другая была. Хуже, чем сейчас. Перестройка. Безработица. Чёрт знает что творилось. А я в Москву подался. Моих хозяйство да огород кормили, а у меня булка хлеба да бутылка молока 8 сутки. Баулы на Рижском рынке таскал. Спину рвал. Был период, и спал там же. Денег не было, чтоб угол снять. Потом устроился каким-то чудом в проектный институт. Платили мало и с задержками, а работы было много. Проектировали магистральные газопроводы. А потом реорганизация института началась, сокращения и всё такое. Мой начальник в Морпорт в Питер перебрался и меня с собой прихватил. А потом его знакомые в Газпром перетянули, а он меня. Там тоже какие-то 8 тот момент перетурбации были, перестановки кадровые. Можно сказать, мне повезло попасть в струю. Но я всё время пахал, как проклятый. И я уважаю тех людей, которые пашут, добиваются поставленных целей. И не возьму в толк, почему я должен уважать нытиков и тех, кому проще подставить задницу и получить за это деньги, чем попытаться заработать их руками и головой.
— Трудно быть сильным, если оказался в борделе, — вставил я в образовавшуюся паузу.
— Нет. ты не понимаешь ситуации. Я забрал его оттуда. Выкупил. И что? Начались гульки, ночные клубы, наркота. Хоть раз он сказал мне, что хочет учиться, что ему нужна помощь? Хоть раз он взял в руки книгу? Или я его должен был заставлять? Я давал ему то, что он хотел — деньги. Кроме денег, его ничего не интересовало. А ты по наивности придумал ему образ страдальца! А меня чудовищем считаешь, так?
Я не отвечал, внимательно рассматривая свои колени.
— Я виноват, конечно, что не смог справиться с эмоциями. Но от пары синяков ещё никто не умирал. И чего он удумал, до сих пор не пойму. Пустышка и тупица. Не знаю, что ты в нем смог разглядеть.
— Человека? — я оторвал взгляд от джинсов, обтянувших острые колени, и посмотрел на Астафьева.
— Я тоже человек. И ты человек. Но есть люди — люди, а есть хуже грязи. И таких большинство.
— Большинство? Он к нему не относился.
— Пойдём ужинать. Нехороший разговор получается. У тебя рука в пасте.
Я машинально потёр ладонь, будто возможно было стереть синие пятна. Потом поднялся вслед за Астафьевым и поплёлся за ним. Лис замыкал процессию и недовольно бормотал:
— Ты вообще ку-ку! Надо следовать плану, а ты мелешь не пойми что.
— Я был честен.
Астафьев обернулся и пристально посмотрел на меня.
Глава 27. День памяти
В стакане лениво плескается виски. Боль сдавливает виски. Душно, несмотря на то, что работает сплит-система. Дверь скрипнула, отворяясь. Вошла Нина. Мне не нужно было отрываться от бессмысленного созерцания стакана в руке, чтобы это понять. Только она может войти в мой кабинет без стука, по-хозяйски.
— Хватит! — она потянулась к ополовиненной бутылке, но я оказался быстрее. Бутылка скрылась под столом, подальше от недовольных глаз и цепких рук.
— Пятница. Имею полное право. Операций на завтра не назначено. Консультаций сегодня не было. Так что я никому не врежу своим аморальным поведением.
— Консультаций не было, потому что ты их отменил, — Нина прищурилась, что указывало на то. что она злится.
— Точно. Ты абсолютно права. Причем еще вчера, чтобы всех клиентов успели предупредить.
— Долго это будет продолжаться? Каждый год в этот день ты напиваешься в хлам. Я устала разыскивать тебя по городу, отвозить домой, укладывать 8 постель, ждать, пока ты протрезвеешь.
— Сегодня я облегчил тебе задачу — меня не надо искать. Спасибо, Нин. Ты очень много для меня сделала и продолжаешь делать. Я это очень ценю и все такое, а теперь либо составь мне компанию, либо не мешай.
— Не мешать нажираться на рабочем месте? — глаза Нины гневно сверкнули.
— Не мешай горевать.
— Или праздновать, — я не заметил, когда появился