— Так значит, ров смотрели? — Барон приходит в себя после удивления.
— Смотрели, а ещё ходили считали шагами, сколько будет от воды до рва, до восточной стены замка, сколько будет от воды до южной стены, считали и писали потом, — рассказывает Браун.
— Ах, ублюдки! — выругался фон Готт. Он оборачивается к Волкову: — Что же это такое? — А потом спрашивает у сторожа. — А имена? Они представились тебе?
— Имена не сказали, — отвечает Браун. — А когда я сказал, что сейчас за коннетаблем пошлю, так один из них сказал, что посылать никуда не надо, что ничего им наш коннетабль не сделает, так как они люди Ребенрее, а ваш господин, мол, его вассал.
— Надо было не болтать, — зло говорит барон, его уже начинала разбирать ярость, — а послать за коннетаблем.
— Так это… Господин, мне посылать-то особо и некого… — объясняется сторож. — Один я здесь. А когда на следующий день сюда приехал господин Ёган, так я ему про всё рассказал.
«А этот дурень старый забыл, ничего не вспомнил».
— И когда же это было? — Интересуется генерал.
— Э… — сторож вспоминает… — Три дня как.
«Люди Ребенрее! Мерзавец! Хитрец! Держал меня в Вильбурге, а сам сюда присылал инженеров, мой замок смотреть».
— Долго они тут были? — продолжает барон, хотя этот вопрос, по большому счёту, ничего уже не значил.
— С утра до полудня, — ответил Браун.
Больше говорить было не о чем, тем более, что солнце давно уже катилось к востоку.
— Следи, чтобы кирпич у тебя не воровали, — говорит барон и едет на север к Эшбахту.
— Это зачем же ему наш замок зарисовывать? — интересуется фон Готт, когда они от замка поднялись вверх по реке и поехали по дороге, вдоль последних осушаемых Ёганом лугов и первых домов селившихся на возвышенностях мужиков.
— А как вы думаете? — холодно спрашивает у него Волков.
— Думаю, не доверяет он нам, — резюмирует оруженосец.
«Сыновей хотел взять к себе во дворец… В „обучение“… — Генерал невесело усмехается. — Теперь вот замком моим интересуется… Это точно… Не доверяет мне мой сеньор. Впрочем, как и я ему!»
А фон Гот тут и говорит:
— А вообще… Нелегко быть большим сеньором.
Волков смотрит на своего оруженосца с удивлением:
— Это вы к чему?
— Да, к тому, что герцогу нелегко быть с такими как вы. Вот как таких как вы держать в узде? Это вы ещё барон, и то вон как сильны, а как ему держать какого-нибудь упрямца и гордеца, если он ещё и граф, к примеру. Представляете, у вас было бы целое графство с парой городов, и мужиков у вас тысяч пять, не считая вольных. Герцогу и с нами-то, случись война, помучаться придётся, а замок закончим, пусть ещё попробует кто его взять. А если у человека пять таких замков, да ещё соседи будут ему подсоблять против сеньора. — Фон Готт качает головой. — Лучше, конечно, иметь вассалов мелких. Никчёмных. Без спеси. Чтобы и не думали голову поднимать. Так любому сеньору спокойнее.
Оруженосец смотрит на Волкова, и ждёт от него ответа, а тот и говорит ему:
— Поэтому сеньор и берёт к своему двору детей сильных вассалов. На всякий случай.
— А, знаете, — усмехается фон Готт, — я раньше думал — то из чести.
— Из чести, из чести, — соглашается с ним генерал. И больше ничего не говорит, а косится на мальчишку Леманна. Тот слушает их разговор с большим вниманием. И молчит. Он всю дорогу молчит и слушает. Может умным будет. И Волков замолкает, устал — весь день в седле, нога уже ноет, и проголодался давно, а до Амбаров ещё два часа езды.
«Плохо без кареты».
⠀⠀
*⠀ *⠀ *
⠀⠀
Пока ужинал, отчитал Ёгана, за то, что не рассказал о людях герцога, которые рисовали и обмеряли его замок.
— А ты знаешь зачем это они делали? — интересовался генерал, глядя как служанка накладывала ему фасоль со свининой в хлебном соусе.
— Э-э… — кряхтел тот, напрягая свои мозги. — Не знаю, господин.
— Мой замок они рисовали, чтобы понять, где его слабые места, где размещать пушки.
— Да ну? — ужаснулся староста. — Неужели войну против нас удумывают?
— Пока ещё нет, но хотят быть готовым к тому, — спокойно отвечает ему Волков. — А ты даже мне про них не рассказал!
— Господин, видит Господь, замотался в конец. — Он даже приложил руку к сердцу. — Совсем из головы вон…
— Ты поглядывай на чужих, нечего их туда пускать… — распоряжается генерал.
— Господин, кабы вы мне лет восемь назад это сказали… Тут тогда всякий новый в диковинку был, а сейчас у нас в Эшбахте проходной двор. У нас тут только трактиров четыре штуки, да ещё и местные на постой людишек пускают, а ещё те, что в Амбары едут, не останавливаясь… Разве тут кого заметишь в такой толчее-то? — Разумно рассуждает Ёган.
И барону нечего ему возразить. С тех пор как город проложил хорошую дорогу до его владений, а он поставил пристани, Эшбахт и вправду стал многолюдным. Купцы, мастера, что не имели в городе прав, всякий работный люд, подёнщики, возницы и приказчики, даже путешествующие господа, всех теперь в городе хватало, особенно по осени, когда начинался урожай. Тогда наступала истинная сутолока, да такая, что телеги иной раз стояли ночью вдоль главной дороги от въезда и до выезда из Эшбахта.
— Ты всё равно поглядывай, — говорит старосте Волков, а после и продолжает: — Ты дорогу на Заставу, когда последний раз видел?
— Так на той неделе до Жанзуана ездил. — Отвечает старый слуга.
— Ну, и что скажешь?
— Так там инженер с мастерами нужен, — рассуждает Ёган. — Мостки через некоторые овраги положить… Уж больно глубоки. Сами не сможем. Там опоры надо.
— Ну, посмотрим насчёт инженера, — соглашается с ним барон. — Но ты давай, как с замком закончишь, берись за дорогу, там такие колеи… Через месяц дожди пойдут и телеги встанут, а там хорошие товары должны прийти. В общем, посмотри, что можно сделать, но дорога должна работать.
Очень уж не хотелось генералу отправлять дорогие товары в Амбары под ввозные пошлины.