Я всё это отлично понимал и принимал как неизбежные издержки своего выбора. Теперь же, к тем, кто излишне требовательно ко мне относился по указке Белоглазова, добавились и те, кто искренне переживал за честь и устои училища. Они считали своим долгом проверить «выскочку» на прочность, удостовериться, что я не опорочу честь мундира и что мои знания действительно соответствуют заявленному уровню.
Пожалуй, из всех инструкторов и командиров не изменили своего отношения ко мне только «слоны» и Орлов, который давно из противника превратился если не в друга, то в надёжного союзника. Матёрые, видавшие всякое асы вроде Максимыча и Павла Ивановича, хорошо понимали, на что я способен, и их авторитетное мнение, высказанное в курилке или за стопкой чая в столовой, потихоньку делало своё дело.
Постепенно откровенно враждебные взгляды сменились настороженным любопытством, а давление со стороны некоторых офицеров начало ослабевать. Да и я сам из кожи вон лез, чтобы выдавать стабильно высокие результаты, отлично справляясь с возросшими нагрузками. Летал я чисто, теорию знал назубок, по физподготовке был в числе первых. Сложнее было с человеческим фактором.
Но не все сменили гнев на милость. Как-то раз во время лекции по тактике ведения воздушного боя один из преподавателей, подполковник Галкин, решил устроить мне очередную проверку на прочность. Это был суровый мужчина лет пятидесяти с жёстким, непроницаемым лицом и цепким взглядом. Из той породы людей, о которых говорили, что они старой закалки. А ещё он был ярым приверженцем традиций.
Лекция шла своим чередом, Галкин монотонно разбирал стандартные схемы перехвата бомбардировщиков, как вдруг его взгляд остановился на мне.
— Курсант Громов, — гаркнул он так, что аж стёкла в шкафах задрожали. — Прервёмся. Объясните, с учётом характеристик МиГ-21, оптимальный алгоритм действий пары истребителей при атаке звена стратегических бомбардировщиков Ту-95 в условиях их плотного огневого прикрытия.
Вопрос был каверзным, рассчитанный на то, чтобы запутать. Краем глаза я заметил, как десятки глаз уставились на меня. Галкин стоял у своего стола, скрестив руки на груди, и смотрел на меня с видимой неприязнью. Он явно ждал, когда я споткнусь.
Я, не спеша, поднялся. Внутри всколыхнулось раздражение. Мне надоело быть мишенью. Надоело доказывать, что я не просто чей-то протеже. Но я взял свои эмоции под контроль и придумал более интересный выход из сложившейся ситуации. Я понимал, что простое знание учебника не удовлетворит Галкина. Он ждал ошибки, а получит нечто новенькое.
— Товарищ подполковник, — начал говорить я, глядя на доску. — Стандартная тактика, описанная в наставлениях, предполагает поэтапный разрыв боевых порядков. Однако на мой взгляд, она имеет существенные недостатки в современных условиях.
Я перевёл на него взгляд и увидел, как на его лице мелькнуло удивление. Ага! Не ожидал, что я не стану пересказывать заученные фразы, а сразу пойду в контратаку.
— Продолжайте, — сухо разрешил он.
— Разрешите выйти к доске? — попросил я.
Он кивнул, и я прошёл к большой доске, покрытой слегка потускневшей от частого использования краской. Взял мел.
— Основная проблема стандартных схем — их предсказуемость, — начал я, чертя на доске условные обозначения. — Противник их изучил. Я предлагаю рассмотреть иную концепцию построения. Условно назову её «Тройная спираль».
Я начал рисовать схему: три группы истребителей, движущихся не в линию или клин, а по сложной траектории, напоминающей три переплетающиеся спирали на разных высотах.
— Суть в постоянном, взаимном прикрытии, — объяснил я, показывая мелом траектории. — Группа «А» на высоте восемь тысяч метров атакует с фронта, отвлекая огонь на себя. Группа «Б», находясь на эшелоне пять тысяч метров ниже, осуществляет прикрытие первой группы и выходит на атаку с фланга в момент, когда расчёты стрелково-пушечного вооружения бомбардировщиков сконцентрированы на первой группе. Группа «В» в это время находится выше всех, в режиме ожидания, и вступает в бой, когда противник переключается на вторую волну. Таким образом, мы создаём для него непрерывную, многоуровневую угрозу, лишая его возможности сконцентрировать огонь в одной точке.
Искоса я следил за Галкиным. Из грозного преподавателя он превратился во внимательного слушателя. Он больше не хмурился. Точнее, хмурился, но теперь задумчиво. Галкин приставил указательный палец к губам и, слегка постукивая им, внимательно глядел на доску.
— Схема примитивна, — пробормотал он. Видимо, не в его привычках было хвалить и не ругать при этом. — Но идея… Идея имеет право на существование. Какие изъяны вы видите?
— Координация, товарищ подполковник, — тут же отозвался я. — Наши средства связи не позволяют пока полноценно использовать эту тактику. Но если решить эту проблему, то, думаю, вполне возможно будет применять её на практике.
Галкин хмыкнул.
— У вас всё, Громов?
— Нет, товарищ подполковник. У меня много идей, — ответил я, внутренне потирая руки. А потому что сам напросился!
— Прошу, — сделал он пригласительный жест и присел на краешек стола.
Рядом с первой схемой, я начал чертить новую, попутно комментируя:
— Рабочее название: «Перекрёстный заслон». Две пары истребителей движутся не параллельно, а навстречу друг другу, по расходящимся траекториям, постоянно меняя высоту. Цель: создать для стрелков бомбардировщиков хаотичную, постоянно меняющуюся картину, затруднить прицеливание. А в момент сближения они одновременно атакуют разные цели в строю.
Галкин подошёл ближе к доске, его скептицизм окончательно сменился профессиональным интересом. Он встал рядом со мной, задумчиво потирая подбородок, его глаза забегали по нарисованным схемам.
— Столкновение, — произнёс он, но уже не в качестве возражения, а как одну из переменных в тактической задаче. — Риск столкновения огромен.
— Риск существует при выполнении любого манёвра, — парировал я. — Однако его можно минимизировать путём тщательной отработки на тренажёрах с использованием чётко регламентированных, заранее утверждённых схем маневрирования. Это вопрос выучки, а не принципиальной невозможности.
Он кивнул, всё ещё разглядывая доску. Потом повернулся ко мне и прошёлся по мне оценивающим взглядом, будто видел впервые.
— Обоснуйте, — коротко приказал он. — Откуда такие выкладки? На чём основаны ваши расчёты? Это не из учебника.
А вот и главный вопрос, к которому я подготовился загодя.
— Я проанализировал все доступные открытые отчёты о воздушных боях, в том числе и зарубежные, — уверенно начал я и почти не соврал. — А также я изучал мемуары асов Великой Отечественной и не только их. Кое-что я отыскал в переводных технических журналах. Смотрел, какие манёвры приносили успех, а какие приводили к потерям. Потом я взял существующие наставления и попытался понять, что в них устарело и как их можно улучшить.
Я говорил уверенно, глядя полковнику