— Отец, разговор есть.
Он отложил в сторону газету и вопросительно посмотрел на меня поверх очков.
— Слушаю.
Я не видел смысла ходить вокруг да около, поэтому сразу перешёл к сути дела.
— Я выяснил, почему Наталья не появлялась у Сергея Павловича. Её шантажировали.
Отец снял очки, положил их на газету, всем видом показывая, что всё его внимание теперь принадлежит мне. Я подробно пересказал всё, что услышал вчера от Натальи: про Виктора Анатольевича, про квартиру, про угрозы карьере и намёки на судьбу её отца. Лишь о поцелуе умолчал. Это личное и к делу не относится. Отец слушал очень внимательно, изредка задавал короткие, уточняющие вопросы, вроде «А он прямо так и сказал?» или «Она запомнила его должность?».
Когда я закончил, отец взял очки, медленно протёр линзы чистым краем салфетки и, надевая их, проговорил задумчиво:
— Это что же получается… Под Серёгу кто-то копал?
— Не только под него, — поправил я, делая глоток воды. — Ты тоже под прицелом. Более того, я думаю, что этого Виктора Анатольевича мы больше не увидим.
— Это ещё почему? — удивился отец.
Я пожал плечами и принялся рассуждать, выстраивая логическую цепочку, которая крутилась у меня в голове с вечера.
— Ну, сам посуди. Он слишком открыто действовал. Полагаю, расчёт был на то, что Наталья молодая и неопытная девушка, которая лишилась всего и испытывает жгучую благодарность к своему, хм, спасителю. Наверное, он думал, что даже если она и не испытает восторга от его «предложения», то хотя бы побоится потерять всё, что с таким трудом начала восстанавливать. К тому же яблочко от яблоньки недалеко падает, как он думал. Этот Виктор Анатольевич в курсе же, что случилось с её отцом и почему.
Отец согласно кивнул, его лицо посуровело.
— Но он не учёл характер Натальи.
— Именно, — согласился я. — Не учёл или попросту не знал. Других предположений, почему этот тип действовал так прямолинейно и самоуверенно, у меня нет. Как бы там ни было, Наталья отказалась от его предложения. А это провал миссии. А за провалы в таких делах наказывают. Да и лишние свидетели ни к чему. Поэтому я и думаю, что его мы больше не увидим.
Отец задумался, постукивая пальцами по столу, а потом неуверенно возразил:
— Но ты сам сказал, что со слов Натальи он не последний человек в Министерстве.
— Ага, — согласился я. — И это наталкивает на определённые мысли.
— Это на какие же? — отец потянулся за выпечкой.
— Что за ним стоят фигуры повлиятельнее, очевидно же, — резюмировал я. А потом, отодвинув тарелку поближе к отцу, серьёзно добавил: — Отец, это не похоже на простую конкуренцию между КБ. Нутром чую, что здесь ставки слишком высоки, чтобы отмахнуться от этой истории. Вам с Сергеем Павловичем нужно во что бы то ни стало добраться до Генерального и поговорить с ним лично.
— Ну уж прям до Генерального, — со смешком проговорил отец. — Думаю, ты преувеличиваешь масштаб угрозы.
Я замялся, раздумывая, стоит ли говорить дальше. Потом решил, что всё же могу довериться отцу и в этом вопросе, который в своё время доверился мне. К тому же в голове окончательно оформилась одна идея, как можно привлечь внимание руководства страны к лунной программе.
— Помнишь ноябрь 1964-го, когда я выступал? — спросил я и посмотрел на отца.
— Помню, — нахмурился он. — А это здесь каким боком?
— Момент, — сказал я, решив не только рассказать всё, но и показать.
Я встал, прошёл в свою комнату и вытащил из тайника под кроватью маленькую бархатную коробочку. Вернулся на кухню, сел за стол и молча положил её перед отцом. Он открыл крышку, и от удивления у него глаза на лоб полезли. В коробке, на красном бархате, лежал орден Красной Звезды.
— Откуда? — ошеломлённо выдохнул он.
— За спасение жизни Леонида Ильича в тот день, — понизив голос, проговорил я так, будто нас могли услышать. — Мне его вручили позже, с условием не афишировать ни сам орден, ни причины награждения. После этого события последовало ограбление нашей квартиры. А потом, уже в Волгограде, на сцену вышел и Грачёв. Ну а потом вы с Сергеем Павловичем заговорили о возросшем давлении на вас, которое привело к спешке и ошибкам. Всё это, — я постучал указательным пальцем по столу, глядя в упор на отца, — звенья одной цепи. Я в этом уверен.
Отец молчал, его взгляд блуждал от ордена ко мне и обратно. Он снял очки и помассировал переносицу. Наконец, он медленно заговорил, взвешивая каждое слово:
— То есть ты хочешь сказать, что в стране зреет заговор? Против космоса? Против прогресса? Или… против власти?
Я откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. Да, я решил донести до нужных людей тот факт, что они могут лишиться власти. От прогресса и развития они могут ещё отмахнуться, сочтя иные проекты более важными, а вот от угрозы их положению — нет.
— Я не могу это утверждать, отец, — пришлось признать мне очевидное. — У меня нет доказательств. Да и откуда они могут быть у обычного курсанта? Но если сложить все имеющиеся факты воедино, то…
Я намеренно не стал заканчивать фразу, давая отцу возможность додумать мысль самостоятельно. И он не подвёл. Несколько секунд на его лице читалась борьба с внутренними противоречиями и сомнениями, но, в конце концов, он решительно поджал губы. Надев очки, отец проговорил:
— Тогда с этим нужно что-то делать. И срочно. Если наши предположения верны, мы можем потерять всё и проиграть гонку.
— Можем, — согласился я. Меня радовало то, что отец сказал «наши предположения». Верит мне и принял ситуацию всерьёз. Это хороший признак. — А теперь нужно хорошенько подумать, кому мы можем доверять. Нужны союзники. Сами мы, в одиночку, ничего не сможем сделать. Почти ничего.
Отец задумчиво поскрёб щетину на подбородке.
— Есть люди… в разных ведомствах, которые напрямую заинтересованы в успешном развитии космической отрасли. Думаю, с ними можно наладить контакт.
— А ещё есть капитан Ершов, — добавил я. — Ему тоже можно доверять. В определённой степени.
— Контора? — удивлённо вскинул брови отец.
— Угу, — подтвердил я. — Он тоже заинтересован в успехе. У него свои мотивы, помимо долга перед государством. Я в этом убедился лично.
— Понял, — отозвался отец. Он встал и зашагал по небольшой кухне, заложив руки за