Я подумал пару секунд, вздохнул и всё-таки открыл список вызовов. Пальцем коснулся имени «Аня» и нажал зелёную кнопку.
Пошли гудки.
Друзья, не забывайте поставить лайк и поддержать новый том теплом словом! Спасибо!
Глава 2
Если с тренером и с дружком Василия я разговаривал прямо за рулём, то в этот раз решил от греха подальше припарковаться у обочины. С Аней такие разговоры на ходу — самоубийство.
Нервы у меня, конечно, железные, но женщины, как известно, любят их проверять на прочность. А я как раз подкинул Ане шикарный повод. Короче, буду надеяться на лучшее, но при этом морально готовиться к худшему.
Раздалось несколько длинных гудков. Я уже почти выдохнул с надеждой, что она трубку не возьмёт. Ну, бывает, занята, не слышит, потом перезвонит… Но не тут-то было.
Гудок оборвался на половине, и из динамика ударил звонкий, взвинченный голос. Аня не стала тратить время на вступления и прочие формальности и сразу пошла в решительную атаку.
— Ты вообще нормальный⁈ — заорала она так, что я непроизвольно отдёрнул телефон от уха. — Это что вообще за цирк⁈ Ты мне объясни, какого чёрта я узнаю от чужого мужика, что ты, оказывается, моего пса натаскиваешь как бойцовского⁈
Мы разговаривали без видео, но ощущение было такое, будто девчонка вот-вот выскочит из телефона и окажется рядом. Вон прям тут — на пассажирском сиденье. Женщины, они такие — живут эмоциями, и если уж им что-то не нравится, то мир об этом узнает в режиме реального времени. Аня не исключение.
— Он же весит всего пару килограммов! — продолжала тарахтеть она. — Какие к чёрту бои, ты вообще видел, какие там собаки⁈ Они его проглотят и даже не заметят! Я тебе доверилась, а ты… ты что натворил, Вова⁈
Она говорила быстро, на одном дыхании, даже без пауз. Аня продолжала свою словесную атаку, не сбавляя темпа. Вот уж действительно, если бы красноречие измерялось в децибелах, то сейчас она точно побила бы мировой рекорд.
Я молчал. Даже не пытался вставить ни слова.
Прекрасно понимал, что пока она не выговорится, пока буря не выдохнется, никакого толку от разговора не будет. Сейчас ей нужно было просто выплеснуть всё накопившееся. Я слушал, как девчонка сыплет упрёками, но, чтобы ускорить этот процесс, периодически вставлял короткие фразы:
— Виноват. Дурак. Согласен.
Это срабатывало безотказно. Если цель — успокоить женщину на грани нервного срыва, достаточно сказать, что ты был неправ. Просто и эффективно. В такие моменты вопрос, кто действительно виноват, вообще не имеет значения. Женщине нужно услышать, что она права, — и это уже половина успеха.
Аня, конечно, не была моей женщиной. Но принцип оставался тем же. И, как ни странно, сработал безукоризненно. Её голос стал тише, дыхание выровнялось, а интонации сделались менее колючими. Градус разговора постепенно снижался, и я понял, что буря отступает.
Минуты через три Аня наконец выдохлась. Поток обвинений иссяк. Теоретически она могла бы пойти по второму кругу, но, похоже, сил уже не осталось. Рабочий день у девчонки был тяжёлый, весь на ногах. Так что, как ни крути, даже злость требует энергии, а энергия у Ани закончилась.
— Аня, признаю, не прав, — начал я, когда наступила хоть какая-то тишина. — Но я могу тебе объяснить, почему всё это лишь кажется страшным, а на деле не так уж и ужасно. Поверь, эта история не стоит и выеденного яйца.
Она тут же снова начала закипать. Знакомое «ну конечно, сейчас он начнёт оправдываться» зазвучало в каждом её слове.
— Так, стой, — перебил я всё так же спокойно, но уже жёстче, чем прежде. — Ты меня дослушай.
Тактика изменилась. Сначала нужно было погасить пожар, а теперь, наоборот, следовало обозначить рамки. А заодно показать, что у руля всё ещё я.
Женщина тоже чувствует уверенность мгновенно. Если дать слабину, то разговор мигом превратится в допрос с пристрастием. Вот тут и проходит тонкая грань между тряпкой, который только и делает, что извиняется, и мужиком, у которого есть характер и яйца, но без хамства.
Главное — выдержать её правильно…
— Аня, значит так, — холодно сказал я. — Либо ты меня сейчас внимательно слушаешь и не перебиваешь, либо я прямо сейчас отключусь. Разговаривать дальше в таком тоне я тебе не позволю.
— Да как ты смеешь так говорить⁈ — вспыхнула она. — Это ты…
Дальше всё пошло по накатанной. Очередная волна обвинений, эмоций, претензий — стандартный набор. Я не стал спорить. Просто убрал телефон от уха, дождался, пока она выпалит очередное обвинение, и отключил связь.
В таких ситуациях тоже есть правило: если уж дал предупреждение — то выполняй. Иначе все твои слова перестают что-либо значить. Последовательность здесь — это база, основа основ. Иначе потом хоть плачь, хоть кричи — эффекта не будет.
Не прошло и трёх секунд, как телефон снова завибрировал. На экране высветилось «Аня».
— Чего ты трубку бросаешь, Вова⁈ — загалдела она, едва я ответил на звонок.
— Я же тебя предупредил, — сухо сказал я, всё так же не повышая голоса. — Или ты тон смягчаешь, или у нас диалога не получится. Я уже сказал, что виноват и готов объясниться.
Повисла короткая пауза. В трубке было слышно её дыхание — частое и неровное. Я услышал, как девчонка набирает полные лёгкие воздуха. А заодно решает — сорваться снова или всё-таки взять себя в руки? Я не вмешивался. Но был готов к обоим исходам.
Прошло несколько секунд. Аня всё-таки выдохнула и заговорила снова. Голос остался язвительным, но уже не визгливым, и злость наконец уступила место раздражённой усталости. Ничего приятного она не говорила, но тон всё-таки изменился. И этого было достаточно, чтобы разговор наконец перешёл в нужное русло.
— Володя, ну как ты мог это сделать? Как тебе вообще могло в голову прийти, а? Я ведь теперь совсем не узнаю своего мальчика… Пончик стал какой-то другой, не такой, как раньше… Хотя он теперь и на имя своё не отзывается!
— С собакой-то всё хорошо? — спросил я.
— Ну… — она замялась. — Вроде бы с ним всё нормально. Но я всё равно хочу завтра показать его ветеринару.
— Зачем?
— Потому что теперь он наотрез отказывается есть свою обычную еду, — раздражённо пояснила Аня. — Ему теперь подавай твою дурацкую сырую говядину! Ты скажи, зачем ты вообще это начал? У собак от сырого мяса могут завестись глисты, а лечение потом долгое и неприятное.
Я невольно улыбнулся.