— А если одна из нас предаст? — спросила Мехрихан-хатун, щурясь, словно лиса.
Джасултан взяла с подноса тонкий кинжал с нефритовой рукоятью, положила его посреди стола.
— Каждая из нас сейчас положит руку на этот кинжал и произнесёт клятву.
Кто предаст — умрёт.
Кто нарушит слово — потеряет всё, до последней нитки.
Но кто останется верен — обретёт власть, о которой мужчины даже не мечтали.
Гюль-Азиза рассмеялась, сладко и слегка пьяно:
— Звучит как хорошая сделка… особенно если она скрепляется кровью.
Одна за другой женщины медленно клали ладони на кинжал.
Сначала Жасмин-бей. Потом Мехрихан-хатун. Затем Гюль-Азиза и Рана.
И, наконец, Джасултан положила свою руку поверх их.
— Клятва сестричества, — прошептала она, и её голос будто запел.
Все они вместе произнесли слова, которые не должен был слышать никто.
И когда руки убрали, на каждой ладони остался тонкий след — едва заметный знак, как отпечаток луны.
* * *
После клятвы женщины откинулись на подушки, и в комнате зазвучал другой разговор — более лёгкий, но не менее опасный.
Вино лилось, сладкие фрукты таяли на языке, а разговоры шли уже о личном.
— Говорят, ты приручила Саида, как кошку, — хихикнула Гюль-Азиза, играя браслетом на щиколотке.
Джасултан лишь усмехнулась, глядя на бокал.
— Пусть так и думают.
Жасмин-бей склонилась чуть ближе, её голос стал чуть хриплым.
— А сама-то ты не хочешь его в своей постели?
Джасултан улыбнулась лениво, словно дразня:
— Бывает, что золото красивое, но холодное на ощупь.
Иногда куда приятнее разогреть железо… например, своё старое оружие.
И она бросила быстрый взгляд туда, где за ширмой, словно статуя, стоял Фархад, охраняющий покой.
Женщины засмеялись, каждая по-своему, но в их голосах звучала не просто весёлость — восхищение.
— Вот это я понимаю — султанша! — хмыкнула Рана, поднимая бокал.
— За женщин, которые не ждут милости, а сами берут, что хотят! — воскликнула Мехрихан.
Они выпили, и в эту ночь зародилось нечто куда более страшное, чем любой мужской заговор.
* * *
Позже, когда Джасултан осталась одна, она подошла к Фархаду, глядя ему прямо в глаза.
— Сегодня я вплела новую нить в свою паутину, — её голос был низким и тёплым. — И ты будешь первым, кто проверит её на прочность.
Он молчал, но в его взгляде полыхнуло узнавание.
Она подошла ближе, её дыхание коснулось его губ.
— Завтра ты отправишься к Мехрихан-хатун как мой личный гонец, — шепнула она. — С письмом, которое могут прочесть только те, кто видел этот знак на ладони.
Она провела пальцем по своей руке, показывая след от клятвы.
— Но будь осторожен, Фархад, — её голос стал шелестом. — Некоторые женщины ядовитее меня.
Он склонился к её руке, легко коснулся её губами.
— Ядовитых женщин я не боюсь, султанша, — его голос был хриплым, насыщенным преданностью и чем-то большим. — Я боюсь только тех, кого уже не смогу отпустить.
И в его взгляде на миг вспыхнуло то, чего она ещё никому не позволяла — искреннее желание.
Глава 22
Глава 22
С рассветом дворец проснулся отзвуками шагов и лязга копыт — Фархад отправлялся в путь.
На его поясе не было лишнего оружия, только кинжал с рукоятью в форме змеиной головы — знак, понятный лишь посвящённым.
В седельной сумке, спрятанное под несколькими слоями шёлка и бумаги, лежало письмо Джасултан, запечатанное нефритовой печатью.
Но за его спиной был не просто приказ.
За его спиной была её тень.
* * *
Джасултан смотрела с террасы, как он уходит.
Лейла, стоя рядом, всё же не выдержала:
— Ты доверяешь ему, госпожа?
Джасултан не ответила сразу. Её взгляд был прикован к силуэту Фархада, исчезающему за воротами.
— Я не доверяю никому, Лейла, — её голос был холоден, как утренний туман. — Я лишь умею выбирать тех, кто будет бороться за право оправдать моё недоверие.
Лейла склонилась в молчаливом согласии, но внутри ей стало тревожно.
* * *
Дорога к владениям Мехрихан-хатун была непростой.
Пески, как будто нарочно, вздымались на пути каравана, солнце обжигало, а ночами прохлада резала кожу, как нож.
Но Фархад ехал быстро, почти не останавливаясь. Его цель была ясна, а сам он, несмотря на суровость пути, сохранял внутреннее спокойствие.
До тех пор, пока он не достиг северного города, известного своими женщинами-лучницами.
* * *
Мехрихан-хатун приняла его в личных покоях.
Она была молода, но её глаза были холодны, как горные льды.
На ней — лишь лёгкое платье, больше похожее на доспех из шёлка и кожи.
На бедре — кинжал, а за спиной — два стальных лука.
Фархад едва успел склониться, как она уже подошла вплотную, изучая его лицо.
— Вот значит, кого выбрала Джасултан, чтобы держать её секреты, — её голос был низким, обволакивающим, как мёд с примесью пряного перца. — Удивительно. Я слышала о тебе, Фархад.
Ты — её тень и её пламя.
Он протянул письмо молча.
Но она не взяла его сразу.
— Я прочту это позже, — прошептала она, глядя ему в глаза, как охотница, нашедшая добычу. — Сначала я хочу понять, с каким мужчиной она осмелилась отправить ко мне свою кровь.
— Я не её кровь, — спокойно ответил он.
Мехрихан рассмеялась, коротко, но с опасной ноткой.
— Все мужчины в её доме — её кровь, нравится вам это или нет.
Она легко провела пальцем по его губам, вызывающе.
— Скажи мне, Фархад, ты умеешь молчать только на службе… или и в постели тоже?
Он молчал, но его глаза вспыхнули на миг опасно.
— Я умею молчать там, где это нужно, — тихо сказал он. — Но я знаю, когда стоит говорить.
— Тогда говори, — прошептала она, склонившись так близко, что её губы едва не касались его. — Скажи, что ты выберешь, если я предложу тебе ночлег… в моей постели.
Фархад остался неподвижен, но голос его стал чуть хриплым, низким, с металлической ноткой:
— Я выберу то, что приказала мне моя госпожа.
И с этими словами он медленно отступил, не позволяя ей сломать его спокойствие.
Мехрихан усмехнулась, но на губах её играло уважение.
— Вот значит, какой у неё клинок. Тонкий, но острый.
Она взяла письмо, медленно сломала печать.
Её глаза заскользили по строкам,