Под вечер снова заглянул Фогель. На нём — простое серое пальто, на лице — след бессонной ночи.
— Я был в больнице при монастыре, — начал он, не здороваясь. — Ваше мыло мыли больничное бельё. Три больных лихорадкой выздоровели. — Совпадение. — Возможно. Но настоятель уверен, что «Бог благословил воду розмарина». — Если б я могла брать десятину с каждого чуда, у меня была бы своя церковь.Он усмехнулся, но в глазах — серьёзность.
— Вас начнут звать «святой аптекаршей». Или «ведьмой нового образца». — А вас — «свидетелем ереси», — сказала она тихо. — Готовы? — Готов, — ответил он. — Но если вас снова будут судить, я сяду рядом. Не как врач, как человек.Тишина между ними стала густой. Она слышала его дыхание, ровное, чуть дрожащее.
— Доктор, не делайте так. Я привыкла к одиночеству. — Одиночество — это привычка, — сказал он. — От неё тоже есть лекарство.Он взял со стола баночку с новой смесью и понюхал.
— Жасмин? — И немного лаванды. Для тех, кто не умеет спать. — Значит, для нас обоих, — тихо сказал он и ушёл. ---Позже Ирина сидела за столом, записывая новое:
«Жасмин — 2 части. Лаванда — 1. Способствует покою. Не злоупотреблять — вызывает воспоминания.»
Она подняла глаза — за окном, в просветах тумана, блеснула улица. Йоханн стоял у дверей, прислонившись к фонарю.
Он не вошёл — просто смотрел, будто знал, что его запах всё равно останется в комнате.Ирина вздохнула и шепнула самой себе:
— Между рассудком и чувствами нет границы. Есть только аромат. Свеча потрескивала, отражая в окне два силуэта — её и того, кто стоял снаружи.Глава 9.
Глава 9
Утро наступило без солнца — но светло.
Линдхайм окутал прозрачный пар, будто город варился в своём собственном дыхании. На крыше соседнего дома ворона пыталась умываться дождевой водой, издалека доносился звон кузнечного молота. Всё казалось до смешного живым.Ирина долго сидела у окна, обхватив чашку с горячим травяным настоем. Пар щекотал лицо, пах лавандой и тимьяном.
Она смотрела, как по улице идут женщины — с корзинами, ведрами, кто-то с детьми. И вдруг поймала себя на мысли: она знает их имена. Знает, чья коза боднула чей забор, у кого больной ребёнок, у кого муж пьёт, а кто тайком покупает мыло с запахом лимона.Она — часть этого города.
Не учёная в командировке. Не гостья. Жительница. Грета Браун.И впервые это имя не показалось чужим.
Она поднялась, открыла ящик стола и достала маленький кожаный блокнот, в котором ещё на первых страницах аккуратно стояли строчки:
«И. Разумовская. Германия. Семинар. Новая методика конденсации паров».
Под ними шла запись, сделанная уже здесь — резче, неровнее:
«Грета Браун. Аптекарша. Город Линдхайм».
Две жизни, две подписи.
— Ханна, — позвала она, — с сегодняшнего дня больше никаких «фрау Ирина». Пусть говорят просто «фрау Грета».
Служанка удивлённо моргнула. — А если кто спросит? — Скажи, что та, прежняя, умерла. От скуки и слишком долгого ожидания чуда.---
Весь день лавка гудела, как улей.
Грета встречала покупателей с улыбкой, принимала заказы, взвешивала порошки, подписывала ярлыки уже новым именем. Снаружи висела свежая вывеска, которую Йоханн закрепил вчера вечером, — «Zum Duft des Himmels». Теперь под ней, на тонкой бронзовой табличке, выбито:Apothekerin Greta Braun.
Каждая буква отражала свет свечей, и Грета чувствовала, будто её жизнь наконец-то обрела форму — не хрупкую, а чеканную.
---
После обеда в лавку зашёл Фогель.
Он держал в руках свёрток и заметно нервничал. — Простите, что без стука, — сказал он. — Это… для вас. На столе оказался старый учебник медицины, потрёпанный, но аккуратный. На обложке — Herbarium Medicum. 1612.— Из монастырской библиотеки. Настоятель разрешил.
— Почему вы решили отдать его мне? — Потому что, фрау Грета, — сказал он, с лёгкой улыбкой выделив новое имя, — вы лучше других знаете, что такое «лечить без колдовства».Она раскрыла книгу — страницы шуршали, как сухие листья. На полях — заметки прежних владельцев, латинские формулы, а под ними — каракули и пятна чернил.
— Это не просто книга, — сказала она тихо. — Это мост. Между тем, что я знала, и тем, чему должна научиться.Фогель кивнул.
— Иногда мосты строят не к себе — а от себя. Чтобы кто-то другой потом перешёл.Она подняла глаза.
— Вы тоже строите мосты, доктор. Только из слов. — А вы — из запахов. И оба держатся крепко.---
К вечеру, когда лавка опустела, в дверь постучали три раза.
Йоханн. Конечно. Вечно вовремя, когда день уже выжат, как лимон. — Грета, — произнёс он, будто пробуя имя на вкус. — Звучит крепко. — Потому что это я. Наконец-то. Он улыбнулся. — Тогда поздравляю. С рождением.Он поставил на стол свёрток — тонкий флакон, прозрачный, с золотистой жидкостью.
— Новый аромат. Я назвал его «Дорога домой». — Красиво. А зачем мне дорога, если я уже пришла? — Потому что каждый дом иногда зовёт обратно в себя, — ответил он.Она открыла флакон.
Аромат был… странный. Сначала — как сырая земля после дождя, потом — тёплое дерево, а в самом конце — едва уловимая нота лимона, будто привет из другого времени. Сердце кольнуло. На миг ей показалось, что где-то там, в её XXI веке, кто-то открыл окно и вдохнул тот же запах.— Вы удивительны, Йоханн.
— Нет, — сказал он тихо. — Это вы научили меня смешивать не масла, а судьбы.Он коснулся её руки — осторожно, но достаточно, чтобы воздух между ними стал горячим.
— Спасибо, — только и сказала она. — За что? — За то, что напомнили: у меня больше нет прошлой жизни. Только эта. И в ней… тоже можно быть счастливой.---
Поздно ночью Грета писала в журнале