— Так, — сказала Ирина себе, — анализ ситуации.
Она. Комната. Женщина, зовущая её “Грета”. Век… судя по интерьеру, ну никак не двадцать первый. Откуда дрова? — мелькнула дурацкая мысль, и в ту же секунду она поняла: тут всё из дров. ---Вошла та же женщина — аккуратная, с лицом, выучившим заботу наизусть. В руках поднос: миска, хлеб, кружка с чем-то травяным.
— Morgen, Greta, — улыбнулась она. — Wie fühlst du dich? Ирина выдавила ответ из остатков школьного немецкого: — Gut… danke… — голос прозвучал чужим. Женщина обрадовалась, поставила поднос и закивала: — Gut! Du musst essen. Der Doktor kommt später. Надо поесть. Доктор придёт позже.Доктор. Прекрасно. Ещё один стресс-тест для современного человека.
Хлеб оказался тяжёлым, плотным, почти кислым, от миски пахло укропом и какой-то странной крупой. Ирина попробовала — и вдруг захотела заплакать. Не от вкуса, а от времени: всё настоящее, ощутимое, без упаковки и дат производства.
— Wo bin ich? — рискнула она спросить.
— In Lindheim, — ответила женщина. — Городок Линдхайм, на дороге к Аугсбургу. Ирина выдохнула. Германия. Значит, не ошиблась. Остальное — вторично. ---Доктор пришёл ближе к полудню.
На пороге появился мужчина лет пятидесяти, в тёмном камзоле, с кожаным чемоданом и осмотрительно-сдержанным лицом. — Frau Braun? — уточнил он, заходя. — Ja, — кивнула женщина с подносом, — sie ist wach. Она очнулась.Доктор подошёл, приложил ладонь к лбу Ирины, осмотрел зрачки, буркнул что-то вроде “keine Fieber”. Потом достал из сумки металлическое зеркальце — и в нём Ирина впервые увидела своё новое лицо.
Молодое, бледное, с густыми русыми волосами, собранными под чепец. Черты — мягкие, почти кукольные, но взгляд… старше. Её собственный.— Erinnerst du dich an alles? — спросил доктор, прищурившись. Помнишь всё?
Ирина наугад ответила: — Nicht ganz. Не совсем. Он удовлетворённо кивнул, как человек, который ожидал худшего, и ушёл, оставив совет «пить травы и не волноваться».Как будто это возможно.
---Ближе к вечеру Ирина рискнула выйти.
Служанка — Ханна — помогла одеться: длинная льняная юбка, корсаж, рубаха, шнуровка. Дышать можно, двигаться — уже не очень. На улице пахло углём, навозом, хлебом и кожей. Воздух был плотный, тёплый, как старое шерстяное одеяло.Двор перед домом был замкнут каменной стеной. Справа — дверь, над ней деревянная вывеска с выжженным словом Apotheke.
Ирина застыла. Аптека. Та самая, из снов и брошюр.— Dein Laden, — гордо сказала Ханна. — Твоя лавка.
— Мой… — эхом повторила Ирина и едва не засмеялась. — Конечно, мой. А долги тоже мои? Ханна посмотрела с уважением: — Ja. Да. — Отлично, — тихо сказала Ирина. — Значит, всё по науке: сначала диагноз, потом лечение. ---В лавке пахло не хуже, чем в музее старинных аптек.
Деревянные ящики с надписями: Salbei, Thymian, Melisse. На полках — бутыли с мутными настойками, стеклянные банки, ступки, латунные весы. На прилавке — толстая книга, чернильница, перо. И тишина, густая, как отвар.Ирина провела пальцем по книге — пыль.
Открыла — аккуратный готический почерк: записи о покупателях, долгах, поставках. Последняя строка: Schulden bei der Gilde – 15 Taler. Долг перед гильдией — пятнадцать талеров.— Прекрасно, — пробормотала Ирина. — Семестр отменяется, зачёт переносится, проверка — на пятницу.
Сумка мягко шлёпнулась рядом на стол, как союзник.Она вытащила из неё мыло, то самое, с надписью Apotheke, и положила рядом с лавочными брусками. Старые выглядели серо-зелёными, грубыми, пахли чем угодно, кроме чистоты.
А этот — ровный, светлый, гладкий, и в воздухе сразу запахло свежестью. Ханна вдохнула и заулыбалась. — Wie sauber! — Как чисто пахнет! — Вот именно, — сказала Ирина. — Начнём с этого. ---Ближе к ночи, когда город стих, Ирина сидела у окна и писала в блокноте — единственном предмете, который ещё слушался её руку.
«Факт: тело — не моё. Век — XVII. Язык — вспомнился на уровне “хлеб, вода, спасибо”.
Среда: огонь, травы, люди. Задача: выжить. Ресурсы: мозги, сумка, рецепты, руки. Дополнительные трудности: гильдия, долги, доктор. Вывод: адаптация или смерть. И мыло — как начало цивилизации.»За окном медленно гасли огни. Далеко слышался звон церковных колоколов, и где-то в глубине улицы — лай собак и лязг копыт.
Ирина вздохнула. — Если б знать, сколько тут талеров стоит один аспирин…И впервые с момента взрыва позволила себе короткий, нервный смех.
Смех был тихий, но живой.
Он пах дымом, травой и будущим.
Ночь выдалась длинной, как очередь в аптеку перед Рождеством.
Ирина спала плохо: то просыпалась от треска поленьев в печи, то слышала, как за стеной кто-то шепчет молитвы, то ловила себя на мысли, что мозг продолжает искать Wi-Fi и пытается обновить календарь.Под утро в лавке что-то звякнуло.
Ханна с рассветом уже возилась с ключами и ведром. — Herr Doktor kommt, — предупредила она, и Ирина с трудом поняла: доктор идёт.— Опять? — устало пробормотала она. — Ну хоть бы кто-нибудь из налоговой не пришёл.
---Доктор Фогель вошёл без стука — сухой, аккуратный, с сумкой и лицом, которое можно было использовать как меру строгости.
— Frau Braun, — поздоровался он, — ich hoffe, Sie sind besser. Ирина, чувствуя, что на автомате начинает преподавательским тоном, ответила: — Danke, ja, ich lebe noch. Спасибо, да, пока жива.Фогель нахмурился.
— Вы слишком быстро оправляетесь. После такого падения это… необычно. Она попыталась изобразить слабость, но получилось плохо — внутри уже бурлило раздражение. — Доктор, — сказала она по-русски, потом спохватилась и перешла на немецкий, — ich brauche Arbeit. Мне нужно работать. Он моргнул. — Работать? Но вы вдова аптекаря. Сейчас вашим делом занимается совет.Ирина сжала губы.
— Mein Geschäft, — твёрдо произнесла она. — Моя лавка.Врач чуть поднял бровь: то ли удивление, то ли уважение.
— Это решит гильдия. И не факт, что в вашу пользу. Женщинам редко дают право продолжать дело. — Тогда им стоит привыкать, — сказала Ирина. — Мир же не может вечно пахнуть навозом.Фогель уставился на неё, потом вдруг усмехнулся.
— Странно вы говорите, фрау Браун. Не как аптекарша.