Ирина обернулась.
У прилавка с пряностями стоял мужчина — высокий, тёплых тонов, как хороший мёд: смуглая кожа, тёмные волосы, слишком умные глаза. На нём — длинный плащ, под ним — охотничья аккуратность. На запястье — браслет с крошечным камеолоном (в Линдхайме это называли «колониальной ухваткой»), у пояса — нож, у ботинка — прилипший к нему мир.
— Йоханн Мейер, — представился он сам, чуть склонив голову. — Торгую тем, что пахнет далеко: смолой, миррой, сандалом, ладаном, «мечтами купцов».
Улыбнулся прямо — как у человека, который уверен, что ему рады. — А вы — вдова аптекаря. Слухи бегут быстрее меня. Говорят, у вас в лавке пахнет лимоном. Это почти преступление.— Преступления у нас в гильдии, — ровно ответила Ирина. — А лимон — всего лишь чистота.
— В городе, где на добрую мыловарню молятся, чистота — форма ереси, — парировал он. — Позвольте угадать — вам нужна соль, зола, уксус и терпение. — И стекло, — добавила Ирина. — Стекло у Шустера. Терпение — у меня. Остальное — найдём. Он наклонился к прилавку и легко, одной рукой, отмерил ей полфунта мирры — смолы цвета янтаря, которая пахла древней аптекой и церковью. — Подарок, Frau, — сказал он негромко. — Знак знакомства. За право первым узнать, если у вас появится что-то… нездешнее.— Нездешнее в моём доме — счёта гильдии, — отрезала Ирина. — Остальное — обсудим после проверки.
— Значит, вы играете в долгую, — Йоханн щурился, как кот на солнце. — Люблю умных женщин. Они портят город, но делают его интересным.— И дорогим, — мимоходом добавила Ханна, вытащив из-под его локтя мешочек соли. — Не болтай, Мейер. У нас рынок, а не бал.
Он отступил, поднял ладони — мол, сдаюсь. Но в глазах осталась весёлая настойчивость: таких из города ветром не сдуешь.
---Обратная дорога была короче: когда в руках стекло и соль, шаги становятся быстрее — как у человека, который нёсёт будущее.
В лавке Ирина первым делом расчистила самую светлую часть прилавка, протёрла его уксусом (да, пахло салатом, но чистота — не для запаха, для глаз), и разложила три «свидетельства»: брусок лимонного мыла, ровную колбу, маленькую бутылку с уксусом и лист — «Расчёт мыла». Писала густыми буква́ми, как в местной книге, но структурой XXI века:Состав: жир (говяжий), зола (зольный щёлок), вода, лимон (1–2 капли).
Процесс: нагрев — умеренный, мешать — час, выдержка — сутки. Назначение: руки, бельё. Примечание: чистые руки — меньше лихорадки.Ханна, заглянув через плечо, охнула:
— Вы это повесите? — Да. Пусть видят, что у нас порядок. Даже если не понимают половину слов.Потом Ирина занялась дистилляцией «на костре».
Ничего волшебного: большая глиняная «кастрюля», сверху — стеклянная миска, в центр — маленькая колба-приёмник; краёв коснулась тестом — герметик по-немецки, на крышу положила холодную тряпицу. — Будем ловить душу розмарина, — объяснила она Ханне. — Не пугайся, это не колдовство. Это вода и терпение.Огонь — тихий, не жадный. Пар поднимался, целовал холодное стекло, падал в колбочку первой водой. Пахло дитячим лбом — чисто, тепло, травяно.
— Heilige Maria… — выдохнула Ханна, но креститься не стала. — Красиво.— Это всего лишь правильно построенная кухня, — улыбнулась Ирина. — У нас каждая женщина так умеет. Просто забыла.
---Днём заглянул Фогель.
— Доктор, — спокойно сказала Ирина, — некрещёные микробы не знают латинских слов. Им всё равно, кто их смоет — монахи или мыло.
Он всмотрелся в неё — внимательно, почти тепло. — Вы опасны для моего покоя, фрау Браун. И, может быть, — полезны для города. — Пусть город решит, — отозвалась она. — Через три дня.Фогель кивнул на аккуратно написанный «Расчёт мыла».
— Это останется? — Да. — Тогда готовьтесь к спорам. Буквы иногда страшнее снадобий.Он ушёл. Ирина, не двигаясь, слушала, как за стеной капает в приёмник её первая розмариновая вода. Кап… кап… кап… — как тихий метроном новой жизни.
---Под вечер в лавку вошёл Йоханн Мейер — без стука, но с хлебом (подкупить Ханну — святое) и узким свёртком.
— Frau, — сказал он, — я подумал, что вам нужен друг. Не только поставщик. Он развернул ткань: медная крышка с носиком и тонкая трубка. — Это, — он коснулся предметов с гордостью ремесленника, — по-турецки делают — для перегонки воды и «души цветка». Klein, aber gut. Маленько, но толково.Ирина провела пальцами по меди — рабочая вещь, ровный шов, носик в порядке.
— Сколько? — М-м, — он сделал вид, что думает, — пусть будет половина цены, если вы подпишете вот это. Он положил лист, на котором очень честно было написано: «Право первоочередной поставки редких товаров в лавку фрау Браун на один год». Подпись — Й. Мейер. Свидетель — пусто.— Вы хитрый, — сказала Ирина.
— Я — живой, — поправил он. — А вы — смелая. Давайте дружить по правилам. — Одно условие: — Ирина коснулась листа, — цена — ровная. Цена, как мера. Без «конуса». — Вы говорите странные слова, — усмехнулся Йоханн. — Но мне они нравятся. Ровная так ровная.Она подписала — коротко и чётко: G. Braun.
Он — тоже. И впервые за день в лавке пахнуло не розмарином, а приключением. ---Поздно вечером Ирина спрятала договор под «Книгу долгов», откупорила маленькую колбочку «первой воды» — розмариновый гидролат — и умылась.
Кожа сказала «спасибо». Душа — тоже. Потом она помыла руки своим лимонным мылом — вспенила, медленно, как молитву, и вытерла полотенцем, которое Ханна сушила на печи.В голове встали три короткие строки:
Чистые руки. Ровная цена. Свидетель — нос.
Она улыбнулась в полумраке.
Завтра — проба мыла на рынке (пускай потрогают, понюхают), послезавтра — подготовка к проверке, а на третий день — спор. Но сегодня — кап… кап… кап…, и в маленькой колбе собирается вода, которая пахнет домом.Город